Проблема человека в учении евразийцев. Концепция государства в учении евразийцев палкин алексей геннадьевич
Чтобы понять суть этого философско-политического движения, следует учитывать, что евразийство – это идейное течение внутри русской эмигрантской интеллигенции, пережившей разочарования в связи с поражением демократических чаяний в революции 1905 г., эйфорию надежды, связанную с Февральской революцией, трагедию, вызванную первой мировой войной, «обвал» большевистского переворота, крушение не только идеалов, но и самих устоев России, горечь изгнания или «добровольной» эмиграции. Поставленная в экстремальные условия эмиграции, переживаемые ею как крах привычного образа жизни, сложившихся представлений о добре и зле, а главное, как крах национального самосознания и утрата национальной почвы, русская интеллигенция почувствовала себя не просто изгнанной, а загнанной в тупик. Питательной средой ее мироощущения стала атмосфера катастрофичности, охватившая всю эмигрантскую среду и определявшая ее общий настрой. Специфика же евразийства связана с тем, что движение объединяло тех молодых ученых, кто уже определил для себя формы борьбы за сохранение русской культуры.
Само название первой книги «Исход к Востоку» имело определенный подтекст. Не только связанный с традиционным для христианской культуры смыслом, но и свидетельствующий об определенности выбора и заданной им модели поведения, «возврат к себе, намерение жить, не отрываясь от своих корней». Молодая эмиграция переставала жить фантазиями и галлюцинациями и начинала с пристрастием интересоваться Советской Россией, происходящими в ней изменениями. Оценить эти изменения с точки зрения задачи сохранения русской культуры и могущественности российской государственности, выработать на этой основе стратегию и тактику своих действий – в этом виделся смысл движения, этой целью определялась направленность теоретических построений и практических действий евразийцев.
Заявившее о себе выходом сборника «Исход к востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев» (София, 1921) евразийство сразу же привлекло к себе внимание необычностью пущенного в обиход понятия, нетрадиционным анализом традиционных проблем, подкупающей воодушевленностью и искренностью авторов, настораживающими дерзкими проектами преобразования существующего общественного строя России.
Авторами сборника и «отцами» нового движения стали экономист и географ П.Н.Савицкий, блестящий лингвист и этнограф Н.С.Трубецкой, философ и богослов Г.В.Флоровский, искусствовед П.П.Сувчинский. Их начинание привлекло как многочисленных сторонников и сочувствующих (Г.В.Вернадский, Л.П.Карсавин, Н.Н.Алексеев, С.Л.Франк, П.М.Бицилли). так и оппонентов (П.Н.Милюков, Н.А.Бердяев, А.А.Кизеветтер и др.). Вслед за первым сборником уже в 1922 г. последовала вторая книга – «На путях. Утверждение евразийцев», затем еще три книги под общим названием «Евразийский временник». В 1926 г. евразийцы представили на суд общественности систематическое изложение своей концепции «Евразийство. Опыт систематического изложения». В 1931 г. в Париже вышел подводящий десятилетние итоги сборник «Тридцатые годы». Одновременно с 1925 по 1937 г. увидели свет двенадцать выпусков «Евразийской хроники», задуманной как сводка отчетов, пропагандистской и политической деятельности, включающие статьи теоретического характера, а также обзоры политической и хозяйственной жизни в СССР, за которой евразийцы внимательно следили. Под эгидой евразийского издательства публиковались и отдельные книги идейно близких авторов.
Однако, несмотря на бурную деятельность, пропагандистско-политическую активность и определенные успехи на этом поприще, евразийское движение уже к концу 20-х годов вступило в фазу кризиса и раскола. От него отошли П.М.Бицилли, Г.В.Флоровский, выступивший в 1928 г. с самокритичной статьей «Евразийский соблазн».
Выход из движения П.М.Бицилли и Г.В.Флоровского – тех, кому оно обязано разработкой философских основ, - имел трагический для движения смысл: он означало для него переход в новое качество, в котором теоретические изыскания, в частности, «россиеведение», на чем держалось классическое евразийство, отступили на задний план. Место историософических концепций заняли статьи Л.П.Красавина и Н.Н.Алексеева с учением об идеократическом государстве, отборе правящего слоя и пр. Смещение акцентов незамедлительно сказалось на всем движении – в нем резко усилился идеологический аспект.
Но самым серьезным свидетельством раскола евразийского движения стало образование Парижского центра евразийства и издание в Париже при активном участии Л.П.Красавина, «красного» князя Д.П.Святополк – Мирского, мецената П.П.Сувчинского и С.Я.Эфрона еженедельной газеты «Евразия», ориентированной на идейно-политическое сближение с советской властью и на сотрудничество с большевиками. О серьезности и дальновидности ее намерений свидетельствовал принятый эпиграф: «Россия нашего времени вершит судьбой Европы и Азии. Она – шестая часть света – ЕВРАЗИЯ – узел и начало новой мировой культуры».
Последний номер «Евразии» вышел в 1929 г.; конец газеты послужил началом конца и евразийского движения в целом. В 1931 г. вышел последний евразийский сборник – «Тридцатые годы. Утверждение евразийцев». Но «утверждения» уже утратили магию новизны. Евразийские соблазны рассеялись. Вышедшие позже два выпуска «Евразийской хроники» и «Евразийские тетради» уже не могли реанимировать движения. Оно умерло. А идеи? Идеи остались, ибо они, как и рукописи, «не горят» и сохраняют способность давать новые всходы на новой хорошо окультуренной почве, хотя иногда и прорастать дикими плевелами.
Что же сегодня привлекает нас в учении евразийцев, какой оно содержит эвристический потенциал, вдохновлявший «последнего евразийца « – Л.Н.Гумилева, и в чем таятся его порочные соблазны, побудившие отвернуться от него одного из основоположников Г.В.Флоровского и обрекшие в итоге движение на гибель.
Мировоззренческие амбиции евразийства достаточно велики - они претендовали на осмысление многих проблем духа и бытия. Однако, не смотря на широту охвата, в этих воззрениях прослеживается один ведущий аспект устремлений идеологов евразийства: мысль о замкнутом пространстве, носящем название "Россия-Евразия". Эта обособленность существует как в географическом, так и в культурном плане. Весь смысл утверждений евразийцев сводится к тому, что они провозглашали существование особой евразийско-русской культуры. Им уже было недостаточно того культурного самосознания, которое было у славянофилов, хотя они и чтили их как наиболее близких к ним по духу. Но они решительно отвергали существование западничества. То есть для евразийцев антизападническая деятельность и направленность их идеологии имела еще и прямой заданный сверхсмысл - поиск функциональной оригинальности Евразии, нахождения ее особого миссионерского пути.
Евразия кажется им обездоленной из-за своей отстраненности от океанического обмена. Чтобы компенсировать этот недостаток, она вынуждена была перестраивать всю структуру материального производства, в результате чего произошло разделение территории на промышленные и сельскохозяйственные районы. Поскольку во всем приходилось полагаться только на себя, для удовлетворения жизненных нужд создавались производства в собственных пределах. А тот факт, что Евразия, являясь «континентом-океаном», реально имела выход к настоящему океану, не имел для нее никакого значения: это был выход в никуда. В географической целостности Евразии выражено ее культурное единство. Категория «границы» оказывается важной для понимания существа евразийской культуры. Эта культура находилась по западную сторону рубежа, обособлявшего оседлую европейскую цивилизацию от чуждой ей по духу цивилизации Великой степи (кочевые народы), и по восточную - рубежа конфессионального, разделявшего христианство истинное (православие) и еретическое (католичество и протестантизм). Русь одновременно осознавала себя и центром мира, и его периферией, одновременно ориентировалась и на изоляцию, и на интеграцию.
Россия в первую очередь является продолжательницей культурных традиций Византии. Однако византизм - не единственный элемент евразийской культуры: заметный след в ней также оставила восточная волна, накатившаяся на Русь из монгольских степей. Таким образом, по своему духу евразийская культура, по мнению евразийцев, представляется культурой-наследницой, осваивающей чужие традиции, тогда как сами культурные центры возникновения этих традиций уже угасли, и соединяющей их генеральной идеей - православием.
Отмеченные особенности «континента-океана» заставляют искать истоки его жизнеспособности не в Киевской Руси, ставшей лишь колыбелью будущего руководящего народа Евразии, и даже не в северо-восточной Руси. Евразийцы считали, что впервые евразийский культурный мир предстал как целое в империи Чингиз-хана. Монголы формулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя. Преемницей монгольского государства и стала Московская Русь. Российская же империя почти закончила государственное объединение Евразийского материка и, отстояв его от посягательств Европы, создала сильные политические традиции.
Однако само существо русско-евразийской идеи оставалось неосознанным внутри правящего слоя, который подвергся сильной европеизации. Европейский элемент вызвал в евразийском мышлении значительные сдвиги: национальная идея Москвы как наследницы Византии и оплота христианства в борьбе с азиатским язычеством и западной еретической культурой утратила свой религиозный смысл и была заменена позитивно-политической идеей империи и империализма; культурная задача стала формулироваться обедненно и чисто эмпирически - как рост государственной территории и государственной мощи.
Этот процесс совпал с быстрым продвижением России на Восток и переходом ее в лагерь своего вчерашнего врага - Европы, в ходе борьбы с утратившим религиозный пафос исламом. Прошлая разграничительная линия между русской и азиатско-языческой культурами исчезла: безболезненно и как-то незаметно границы русского государства почти совпали с границами монгольской империи.
По мысли евразийцев, замирение России с Европой и последовавшая вслед за этим еще большая европеизация вызвали явное помутнение национального самосознания, что повело к размыванию ощущения западной границы. Правящие круги стали считать Россию частью Европы, и на смену старой идеологии Москвы пришла новая, созданная по европейскому образцу культура, основы которой выводились из славянской традиции. Однако по-прежнему пространство, очерченное пределами Евразии, рассматривалось изнутри как отграниченное и от славянства, и от Европы. А извне оно определялось как Азия, хотя и отличная от действительной Азии, в частности, Китая и Индии.
Заимствование чужой культуры в конечном итоге оборачивается деформацией собственной. Чтобы избежать этого, необходимо руководствоваться в жизни стремлением к самопознанию: только оно укажет человеку или народу его настоящее место в мире. Лишь вполне самобытная национальная культура есть подлинная и отвечает этическим, эстетическим и утилитарным требованиям, которые к ней предъявляются. Стремление к общечеловеческой культуре, с этой точки зрения, оказывается несостоятельным: при пестром многообразии национальных характеров и психологических типов такая общечеловеческая культура свелась бы либо к удовлетворению чисто материальных потребностей при полном игнорировании духовных, либо навязала бы всем народам формы жизни, выработанные из национального характера какой-нибудь одного народа.
В качестве внутреннего барьера, защиты культуры от инородного воздействия выступает ее установка на невосприимчивость чуждых и деформирующих влияний. Механизмы самосохранения запрограммированы в ней самой. Как только она осознает угрозу, она мобилизует весь центростремительный потенциал для сбережения своей цельности и единства. Ее пространственное местоположение замыкается на понятии «граница». Вычерчивание такой границы становится процессом углубления самосознания данной культуры, выявления ее специфики и уникальности.
Европейской концепции дуэли Запада и Востока евразийство противопоставило модель: «периферия - центр в их динамическом взаимодействии». История показывает, что в культурах Запада и Востока много общего. Однако евразийская культура может раскрыться только на собственных путях в особом мире - разворачиваясь из Средней Азии в направлении приморских областей Старого Света.
С начала XX века взаимодействие евразийской и европейской культур перемещается из области техники, государственного строительства и политической жизни в сферу миросозерцания. А это круто меняет дело, Запад предстает здесь уже в иной виде. В ходе этого взаимодействия евразийцы приходят к выводу, что романо-германский мир с его культурой является их врагом. Евразийцы считают, что европейские понятия «эволюционной лестницы» и прогресса, применяемые к истории общества,- понятия глубоко эгоцентрические, «европоцентрические».
Согласно евразийской концепции, культуре нельзя научиться или просто заимствовать ее - продолжателем культурной традиции является только тот, кто качественно ее обновляет и превращает в свою собственность, в неотъемлемый духовный элемент личного бытия, как бы воссоздает ее заново. Она в каждом человеке как бы возрождается вновь и делает таким образом шаг, прыжок из прошлого в настоящее, а из него в будущее. История вся состоит из прыжков, там, где подобный процесс прерывается, культура умирает и остается один косный, бездушный быт.
Выстраивая схему культурно-исторического (линейного) развития, европейское мышление исходит из молчаливой предпосылки о том, что прошлое упирается в настоящее, как в тупик. Весь расчет здесь строится на том, что реален лишь быт, но не живая культура, не ее душа. Именно о духе, душе всегда пеклась евразийская мысль, пытаясь отыскать выход за пределы современной ей европейской цивилизации. Евразийское мировосприятие строилось на признании вполне реального существования общественно-культурных циклов зарождения, расцвета и упадка. При таком подходе культура наделяется всеми признаками личности, что, достигается через ее индивидуализацию и совокупность выполняемых ею общественных ролей. Так называемая «симфоническая личность» культуры составляется из комплекса иерархически организованных личностей (класс, сословие, семья, индивид), сосуществующих одновременно, но генетически связанных с предшествующими им прошлыми поколениями. В качестве такого сложного организма культура переживает определенные стадии своего развития, но не в рамках непрерывного эволюционного ряда, а в кругу законченного (закрытого) культурного цикла.
Вера есть духовный символ, который окрашивает культуру религиозно. Евразийцы убеждены, что рождение всякой национальной культуры происходит на почве религиозной: она появляется на свет, сопровождаемая мифом о своем рождении. Мифом евразийской культуры стало православие. Оно характеризуется стремлением к всеединству, что позволяет ему синтезировать различные идеологические течения - как входящие в рамки данной культуры, так и пребывающие за ее пределами. В этой связи язычество можно рассматривать как «потенциальное православие», причем в процессе христианизации русское и среднеазиатское язычество создают формы православия, более близкие и родственные евразийской православной традиции, чем европейское христианство.
Православие обладает способностью легко приспосабливаться к той или иной политической форме посредством веры в возможность и необходимость преображения бытия через его христианизацию. Оно не считает государство единственной реальной силой, верует в собственную силу и потому принципиально благожелательно ко всем разновидностям политической организации общества, расценивая любую из них как преходящую, а не раз и навсегда данную и неустранимую модель.
Взаимопроникновение церкви и государства затрудняет разграничение сфер их культурного творчества. Евразийство стремится выработать принцип такого разграничения: направление деятельности церкви - свободная истина, соборное единство, освоение и раскрытие соборного предания; государства - единство нецерковного мира, отъединенного в известной мере от церкви и разъединенного в самом себе. Государство черпает основы своей идеологии в церкви, пребывает в органической связи с нею, но конкретизирует и осуществляет эти идеи в собственной, мирской сфере. Оно неизбежно ошибается и грешит, поскольку функционирует в мире греха. Его внутренняя разъединенность ярче всего проявляется в разделении людей на правящих и управляемых, в отчуждении личности от общества, в использовании силы и принуждения.
К своему идеалу Русь шла не путем рационального сознания, а через религиозно-положительный опыт. Главная идея справедливого государства, «государства правды», которое она постоянно стремилась создать,- подчинение государственности ценностям, имеющим непреходящее значение. Из этого следует, что «государство правды» оказывается не конечным идеалом, установленным в результате социальных преобразований, а только этапом на пути достижения истины. В истории России под наслоениями многообразных взглядов и теории всегда проглядывало желание соблюсти эту изначальную истину, обуздать стихию человеческой воли, добиться самоподчинения человека религиозно-государственной правде.
В евразийской трактовке перед «государством правды» всегда стояли три задачи: блюсти православие, «возвращать правду на землю» и противостоять абсолютизации материального начала в жизни народа. Самой важной была обязанность «возвращать правду на землю». И именно поэтому нельзя сопоставлять «государство правды»с правовым государством Запада, так как первое основано на религии, а второе на материальных ценностях.
«Демотическое» (под этим термином евразийцы понимали государство, где народ не случайный набор граждан, а совокупность всех исторических поколений) государство избегает принудительного внушения тотального религиозного или философского миросозерцания. Отказываясь от принудительного внедрения идеала в жизнь, оно стремится сформировать не цельное мировоззрение, а общественное мнение определенной культурно-исторической эпохи. Признаки общих идей лежат в плоскости менее глубокой и менее интимной, чем миросозерцание или религиозная вера. «Демотическое» государство, в отличие от доктринального (например, марксистского или исламского), построено на «внешней правде», на общенародном признании, то есть является правовым, хотя и не в западном смысле.
«Соблазн», которому поддались евразийцы, состоит в том, что, стремясь то ли к власти, то ли к спасению России от большевиков, они решили воспользоваться готовыми структурами этой самой власти, заменив правящую коммунистическую партию «единой и единственной» православно-евразийской партией. Но утверждение диктатуры православно-евразийской партии разрушает провозглашенные евразийцами единое месторазвитие или, как бы мы сказали сегодня, единое экономическое и культурное пространство всех народов российской мира, которые уже в силу своих культурных и особенно религиозных традиций неизбежно останутся за ее пределами, народами второго сорта.
Механизмы нормирования и запретов, действующие в таком государстве, сводятся в основном к двум формам: физическому принуждению (которое должно быть минимальным) и отношениям властвования-подчинения. Вторая форма заставляет предполагать известную духовную связь между властвующими и подчиненными. Несомненным преимуществом властных отношений является то, что они основаны на очень первичных и элементарных сторонах человеческой психики, отчего им и присуща значительная социально-организующая сила. Надежда на полное исчезновение властных элементов (как в анархизме) - утопия: до тех пор, пока в жизни индивида играют важную роль чисто эмоциональные факторы (любовь, ненависть, привязанность и т. д.), они сохраняют свое значение.
Такое толкование наводит на мысль, что власть для евразийского мышления самоцель. Власть для себя - это квинтэссенция евразийства. Она сохраняется и используется не для внешних (социальных, экономических и пр.) целей, но для самопотребления. Структура властвования кажется трудноулавливаемой, но «правящий отбор» - наиболее осязаемый ее носитель.. Несмотря на структурную нестабильность правящего слоя (приток и выход составляющих его членов), он олицетворяет среду существования «идеи-правительницы». Ведь в конечном счете именно она отбирает для правящей системы необходимые ей элементы.
Евразийство предлагает некий эрзац для распавшейся империи, поскольку стремится дать хоть какое-то объяснение и оформление рыхлому многонациональному пространству, в котором Россия, среди прочих государственных образований, должна быть первой среди равных. В конце концов евразийство может послужить неким прикрытием для консервативной политической целевой установки. Но одной из отличительных черт евразийства является признание перемен и признание исторического движения. Тогда как может евразийство прикрывать то, что евразийство найдет лишь ограниченный успех среди большинства населения, и его влияние ограничится главным образом интеллектуальными кругами. И, тем не менее, евразийство остается опасным идеологическим мифом.
Главный «соблазн» евразийцев, порождающий ядовитые плоды, Бердяев усматривал в этатизме, скроенном по образцам большевизма и итальянского фашизма. Намереваясь заменить коммунистическую идеологию евразийской «идеей – правительницей», основанной на догматизированном христианстве, евразийцы лишь усиливают тоталитаризм государства авторитетом церкви, но тем самым заставляют ее служить «царству кесаря», если не «царству мамоны». Тоталитарно-идеократическое государство, усиленное авторитетом догматизированного христианства, берущее на себя организацию всей жизни, всей культуры и даже сферы духа, может обернуться русским фашизмом. Это предупреждение Бердяева до сих пор сохраняет свою зловещую актуальность.
Итак, можно сделать вывод, что евразийство - идеология государственности. Все его социокультурные, религиозные, геополитические и другие аспекты вращаются вокруг проблемы власти. Государство почти тождественно культуре и церкви, государство - тот витальный центр, который позволяет идентифицировать "Россию-Евразию".
Тем не менее, констатируя концептуальную и политическую неудачу движения, нельзя замалчивать евразийскую правду, как справедливо заметил Г.В.Флоровский. Историческое значение евразийцев состоит в том, что они первыми расслышали «живые и острые вопросы творимого дня». Но то была, по самокритичному признанию Флоровского, «правда вопросов , но не правда ответов, - правда проблем, а не решений». Ответы евразийцев ушли в архивы истории, а вопросы, поставленные ими, остались. И отвечать на них нам. Конечно, наши сегодняшние ответы будут иные. Но где гарантия, что это будут ответы и решения, с которыми согласится история? И не придется ли нам «переотвечать» на них еще раз? Критический анализ опыта евразийства позволит уменьшить соблазн скорых ответов.
" |
Философские исследования государства и права имеют давние и очень богатые традиции, восходящие к самым истокам философии. Практически вся жизнедеятельность человека в современном обществе в той или иной степени неизбежно сопряжена с функционированием государства и права. Учитывая то обстоятельство, что право является одним из основополагающих регуляторов общественных отношений в государстве, представляется справедливым говорить о том, что проблема философского осмысления государства и права относится к числу важнейших для наук, изучающих с философских позиций человека и общество, и, прежде всего, для истории философии.
В современных условиях радикальных преобразований в России и становления начал права и правовой государственности существенно возрастает роль философского осмысления проблем права. Переход к демократии и рыночной экономике в постсоветской России способствовал активизации исследования целого спектра разных фундаментальных проблем философии права, что одновременно выявило недостаточность и слабость современной философской литературы, посвященной изучению прежде всего философско-правового наследия отечественных дореволюционных и постреволюционных философов. И в настоящее время представляются необходимым поиски ответов на многократно задаваемые отечественными философами вопросы «Кто мы?», «Что происходит?» и «Что делать?» в том числе и в проблемном поле философии права.
Для осмысления особенностей отечественной культуры, русского национального самосознания в том виде, в каком это отразилось в русской философии, особый интерес представляют исследования взаимодействия философствования в России с философскими идеями и концепциями Западной Европы и Востока. В этой связи актуальными представляются работы тех мыслителей, которые не отвергая категорически западную философию, или, напротив, выступая ее эпигонами, глубоко изучили западную философскую
традицию и философские концепции Востока, освоили их, и затем создали свою оригинальную философскую школу. К таким мыслителям относятся представители евразийства, работы которых посвящены исследованию сугубо специфической проблемы именно русской философии - выбору исторического пути развития России между Западом и Востоком.
Евразийство, как писали сами основатели этого течения, есть «российское пореволюционное политическое, идеологическое и духовное движение, утверждающее особенности культуры Российско-Евразийского мира» 1 . Евразийство как интеллектуальное течение возникло в среде русской эмиграции 1920-30-х годов. Основной акцент оно делало на исследовании тесной исторической взаимосвязи русской культуры с рядом других, прежде всего восточных культур. В последнее время об идеях евразийства у нас в стране не утихают широкие общественные споры в связи с рядом уникальных составляющих данного течения (принципиально иная оценка роли татаро-монгольского ига в истории России и др.). Несмотря на очевидное значение проблематики евразийства, ее постоянную и высокую актуальность, многие ее аспекты, однако, до сих пор не получили должной научной разработки и философского осмысления. При этом если относительно политической и культурологической составляющих евразийства уже имеются комплексные исследования, у которых есть как сторонники, так и противники, то в отношении философии права евразийского учения этого сказать нельзя. В настоящее время отсутствуют какие-либо философские исследования, специально посвященные изучению именно государственно-правового элемента евразийского учения. Возможно, это связано с тем, что широкую известность творчество евразийцев получило только в начале 1990-х годов, и изучение именно государственно-правовых идей этого течения, по сути, только начинается.
Евразийцам, в отличие от многих их современников, удалось создать свою собственную методологию исследования права и заложить основы
1 Евразийство. Декларация, формулировка, тезисы. Прага, 1932. С. 7.
собственной философско-правовой школы. Однако, к сожалению, отечественная историко-философская наука в настоящее время уделяет недостаточное внимание философско-правовой проблематике в целом, и философии права представителей русского зарубежья в особенности. Однако философско-правовые идеи русских философов, которые были выдвинуты ими как в России, так и в эмиграции, являются неотъемлемой частью истории философии в целом, что обуславливает необходимость исследования этих идей. Нельзя понять целое, не изучив всех составляющих его частей и их взаимосвязей. Исходя из этого, нельзя осознать русскую философию права без исследования всего общефилософского и исторического «фона» России, а также философии русского зарубежья. Философия права евразийцев -уникальное и малоисследованное течение в истории русской философии права, в котором сочетаются философско-правовые идеи Запада и Востока.
Кроме того, важно учитывать, что в настоящее время изучение различных процессов во всех сферах деятельности человеческого общества (в том числе и в государственно-правовой сфере) невозможно без учета такого феномена, как глобализация. Этот процесс связывает сферы деятельности национальных обществ в единую мировую систему. Так, в результате развития глобализации в области международных отношений происходит снижение роли суверенных национальных государств в связи с созданием надгосударственных образований, которым делегируется часть суверенитета и предоставляется право принимать обязательные для всех государств законы (например, Европейский Союз). В результате развития глобализации на основе идеологии глобализма возникает опасность уничтожения культурных различий между народами, что может привести к господству единого стереотипа поведения, мышления и единого образа жизни среди людей. Однако именно евразийцы одними из первых утверждали, что не существует в мире культур высших или низших, а есть только разные. В то же время является слабо изученной проблема воздействия глобализации на государство и право. В связи с чем в
данной работе предпринята попытка исследования данной проблемы во взаимосвязи с изучением философии права евразийцев.
Философский анализ проблем государственно-правовой концепции евразийцев позволяет использовать творческий потенциал евразийства для формирования новой концепции, новых позиций развития государства и права в России в настоящее время и в перспективе.
0КУРСОВАЯ РАБОТА
Проблемы социально-философский концепции евразийства
Введение.......................................................................................3
Глава 1 Философия русской истории и культуры в творчестве теоретиков-евразийцев....................................................................................6
1.1 Проблема «Запада-Востока» в философско-теоретической концепции
евразийцев (П. Н. Савицкий, Н. С. Трубецкой, Л. П. Карсавин)..................6
1.2 Основные проблемы философии культуры евразийцев.......................12
Г лава 2 Критика евразийской идеологии в творчестве русских философов 20 веке............................................................................................16
2.1 Критика Н. А. Бердяевым философских построений
евразийцев...................................................................................16
2.2 Критика П. Н. Милюковым, Ф. А. Степуна, Г. П. Федотовым теоретических построений
евразийцев...................................................................................22
Заключение..................................................................................26
Список использованных источников...................................................29
Введение
Евразийство - одно из крупнейших течений русской научной и общественной мысли ХХ века. Оно сложилось в среде русской эмиграции в 1921 году, и на 20-30-е годы приходится период его наибольшего расцвета. В этот период евразийцами были созданы научные работы, посвященные географии, природе, истории нашей страны в целом, и, в том числе, этнической истории народов России. Помимо россиеведения, евразийцы занимались созданием и обоснованием качественно новых принципов национальной идеологии России и осуществляли на их основе политическое действие.
Доктрина евразийцев основана на науке высшей марки. Это объясняется тем, что участниками евразийского движения были выдающиеся российские ученые первой половины ХХ в., а именно: всемирно известный философ и филолог Н.С. Трубецкой (1890-1938), экономист и географ П.Н. Савицкий (1895-1968), правовед и философ Н.Н. Алексеев (1879-1964) и др. Убежденными евразийцами были, мало известные современному читателю государствовед М.В. Шахматов (1888-1943) и философ Г.Н. Полковников (1902-1973). Одним из создателей исторической концепции Евразийства явился историк Г.В. Вернадский. К евразийцам принадлежал религиозный философ В.Н. Ильин.
Важнейшими текстами классического евразийства, в которых высказаны основные идеи доктрины, являются книги «Исхода к Востоку», «Евразийский временник».
Актуальность темы. Следует признать, что, в настоящее время, переопубликована лишь малая часть сочинений евразийцев 20-х-30-х г.г. Большинство материалов евразийцев 30-х годов не только не переизданы, но и не изданы самими евразийцами в силу финансовых трудностей, и хранятся в архивах.
Хотя в большинстве современных научных работ, касающихся евразийства, утверждается, что евразийство 20-30-х г.г. хорошо изучено, тем не менее, очевидно, что без наличия более или менее полного собрания сочинений евразийцев вряд ли можно говорить о каких-либо окончательных оценках. На самом же деле серьезное научное исследование евразийства, которое должно опираться на солидную текстологическую базу, еще впереди.
В связи с этим, основной целью данной работы является попытка более детально изучить вопросы возникновения и исторической эволюции русского евразийства, и как результат, попытаться получить более полное представление о данной концепции.
Степень разработанности. За последние 10-15 лет в научных и других периодических изданиях опубликовано множество материалов по тематике евразийства: статьи В.Н. Топорова, А.В. Соболева, И.А. Савкина, Н.С. Семенкина, И.А. Тугаринова и др. Среди них стоит отметить статью В.Н. Топорова, в которой анализируются труды Н.С. Трубецкого. Значительный интерес представляют публикации С.Ю. Ключникова и В.В. Кожинова в журнале «Наш современник», в которых обращается внимание на антизападные взгляды евразийцев.
Современные историки и философы довольно неоднозначно оценивают роль евразийства в русской социально-философской мысли. Здесь необходимо упомянуть работы таких авторов, как М.Г. Вандалковской, НА Омельченко, Л.И. Новиковой, И.Н. Сиземской. С точки зрения этих авторов, евразийство - это довольно самобытное, противоречивое течение русской мысли, лишь отчасти возникшее под влиянием революции 1917-го года. Противопоставление Востока и Запада, России и Европы у ранних евразийцев рассматривается этими авторами как слабое звено философской и социокультурной концепции евразийцев. В работах Л.И. Новиковой и И.Н.
Сиземской анализируются основные концепции евразийства; особое внимание уделено актуальности основных положений евразийской доктрины. В составленных этими авторами двух антологиях «Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн» и «Мир России - Евразия» были включены наиболее важные работы интеллектуальных вождей евразийского движения.
Целью данного курсового исследования явилось рассмотреть и проанализировать проблемы социально-философской концепции евразийцев.
В соответствии с поставленной целью мы решаем следующие задачи:
Дать характеристику проблеме «Запада-Востока» в концепции евразийцев;
Осветить основные проблемы философии культуры евразийцев;
Проанализировать критику евразийской идеологии в творчестве русских философов 20 века.
Предметом исследования является творчество теоретиков-евразийцев.
Объектом - анализ евразийской идеологии.
1 Философия русской истории и культуры в творчестве
теоретиков-евразийцев
1.1 Проблема «Запада-Востока» в философско-теоретической концепции евразийцев (П. Н. Савицкий, Н. С. Трубецкой, Л. П. Карсавин)
Возникшее в конце 20-х гг. двадцатого столетия в среде зарубежной русской интеллигенции культурологическое и геополитическое течение под названием «Евразийство» преследовало основную цель - полноту охвата и обозрения мировых событий и определения роли и места России в них как срединной державы между Европой и Азией. «Зародившееся в период между двумя мировыми войнами, евразийство предполагает существование между «Западом» и «Востоком» третьего континента — евразийского, имеется в виду органичное единство культур, рожденных в этой зоне встречи. Евразийство хочет узаконить Российскую империю, ее континентальное и азиатское измерение, дать России стойкую идентичность перед лицом Европы, предсказать ей славное будущее, выработать квазитоталитарную политическую идеологию и чисто «национальную» научную практику». Евразийство отражает парадоксы русской идентичности, когда она раскрывается в ее отношении к Востоку-Азии. Евразийцы исходили из того, что Россия есть не только Европа, но и Азия, не только Запад, но и Восток, и потому она - Евразия. Это еще не проявивший себя «континент в себе» и потому как бы не познанная «вещь в себе», но вполне сопоставимая с Европой, а по некоторым параметрам даже превосходящая ее, например, по духовности и полиэтничности, которую впоследствии Л.Н. Гумилев назовет «суперэтничностью» 1 .
Евразийцы выдвигают тезис о том, что над Евразией веет дух «братства народов», имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов различных рас. «Это «братство» выражается в том, что здесь нет противоположения «высших» и «низших», что взаимные притяжения здесь сильнее, чем отталкивания, что легко просыпается воля к общему делу. (П.Савицкий). Не только в межнациональных отношениях, но и во всех других сферах жизни люди должны ладить между собой. Народы всех рас и национальностей Евразии могут сближаться, примириться, соединиться друг с другом, образуя «единую симфонию», и тем самым добиваться большего успеха, нежели при разъединении и противоборстве между собой. Однако имеется и достаточно оснований считать подобные представления несколько идеализированными, поскольку как и «в России, так и на территории СНГ были и продолжаются межнациональные конфликты, и исторические социальные и;культурные различия не позволяют утверждать то, что возможно полное сближение и соединение» 2 .
На мой взгляд, следует согласиться с тем, что критическое отношение к Западу и западникам объясняется реакцией на западный экспансионизм, граничащий с насилием по отношению к России, на одностороннее навязывание России прозападного курса, диктата, учиненного западниками, начиная с Петра I - «большевика на троне» (по Н. Бердяеву). Негативное отношение к западникам, однако, не означало отказа от сотрудничества с Западом. Не отказаться, не отворачиваться от Запада, а сотрудничать и даже идти по западному цивилизационному пути, но оставаясь Россией, сохраняя отличную от Запада восточную, византийскую православную религию и культуру России.
В соотношении западной цивилизации и русской культуры необходима защита русской культуры от экспансии западной цивилизации - таков был лейтмотив евразийцев 20-х гг. ХХ столетия, полученный как бы по эстафете от славянофилов и почвенников. «Если славянофилы и почвенники защищали русское православие от неумеренных посягательств со стороны католицизма и протестантизма, то евразийцы не могли быть равнодушными к разрушению русской культуры, православия и русской религиозной философии» 3 , предпринимаемому большевиками-атеистами и сторонниками чужих, западных взглядов и идей в ущерб своим.
Философия евразийства отличается от западного аналитизма, ибо она «выражает противоположную тенденцию - тенденцию к синтетизму, интуитивизму и целостному пониманию мира. Евразийцы отстаивали подобное своеобразие и уникальность русской культуры и ее философских оснований от посягательств западного атомистического индивидуализма и рационализма. Они были горячими приверженцами русской идеи соборности и философии всеединства и, естественно, озабочены их сохранением и сбережением» 4 . В них они видели обоснование самобытности исторического пути развития России, не только отличного, но в чем-то противоположного западноевропейскому. Как и славянофилы, евразийцы отстаивали тезис о принципиальном отличии развития России от западной цивилизации, с которой необходимо в то же время сотрудничество на паритетных началах.
Философская база евразийства до сих пор изучена слабо. Исследователи, как правило, отождествляют философию евразийства с концепцией Л.П. Карсавина, который примкнул к евразийскому движению в 1925 году. При этом игнорируется то, что Карсавин к тому времени был уже сложившимся философом, имел свою собственную оригинальную философскую систему, которую он лишь косметически приспособил к евразийству, возникшему в 1921 году независимо от Карсавина. Основоположники евразийства - П.Н. Савицкий и Н.С. Трубецкой неоднократно в переписке признавались, что философия Карсавина им глубоко чужда и что его приняли в движение не как «официального философа евразийства», а лишь как «спеца» (то есть узкого специалиста).
Евразийство 1920-1930-х г.г. имело свой философский базис, отличный от карсавинской пантеистической философии. В конце 1920-х - начале 1930-х годов это философское ядро евразийства получило выражение в ряде работ основоположников (прежде всего, в работах П.Н. Савицкого, которые он опубликовал под псевдонимом П.В. Логовиков). Однако эти идеи латентно присутствовали еще в ранних работах П.Н. Савицкого и Н.С. Трубецкого (начиная с «Европы и человечества» Н.С. Трубецкого). Ядро это представляет собой оригинальную, непохожую на западную, хотя и предвосхищающую ее в определенных аспектах концепцию структурализма. В современной зарубежной литературе по евразийству эта концепция расценивается как «онтологический» структурализм, в рамках которого «структура» культуры понимается не как гносеологическая модель, а как сущность, то есть реалистически, а не номиналистически (П. Серио).
Однако, на наш взгляд, речь, прежде всего, нужно вести о смене евразийцами взгляда на культуру. Те, кто сближает взгляды евразийцев и Н.Я. Данилевского, не обращают внимания на то, что евразийцы, в отличие от создателя теории культурно-исторических типов, отрицали восприятие культуры как живого организма. Более того, Н.С. Трубецкой в «Европе и человечестве» развивает концепцию культуры как системы культурных ценностей, отталкивающуюся от идей французского социолога Г. Тарда, в которой в скрытой форме уже содержится понимание культуры как семиологической системы («языка») 5 . Впоследствии эта концепция полностью перейдет в евразийство. Во второй половине 1920-х уже П.Н. Савицкий разрабатывает концепцию особого географического мира, особенности которого, по его утверждению, подталкивают живущие в нем народы к определенной модели государства и экономики (так, «четырехполосная» система российского, евразийского мира подталкивает его народы к политическому объединению). Вместе с тем, в других своих работах, П.Н. Савицкий развивает мысль о «периодической системе сущего», об организационных принципах, которые пронизывают природу и культуру и восходят к Божеству. Таким образом, пространство, по Савицкому, смыслово, символически нагружено и его можно воспринимать как некое «естественное Откровение», в котором зашифровано сообщение о замысле Божьем относительно предназначения данных народов, нуждающееся в дешифровке. При этом особую важность представляет собой корреляция «структуры географического пространства» и «структуры культуры» или, как выражались евразийцы, «увязка» границ географического, языкового, этнографического, экономического и др. «миров» 6 .
Итак, по Савицкому и Трубецкому, единая организационная идея («эйдос») пронизывает и географическое лоно евразийской цивилизации, и ее культуру. Этот эйдос Евразия выступает по отношению к эмпирической России как у Соссюра язык по отношению к речи, и происхождение этого эйдоса - трансцендентное. Таким образом, Россия-Евразия понимается у евразийцев как единое целое, обладающее и географическим, и экономическим, и лингвистическим, и другими аспектами. Содержание явлений российской культуры может меняться, но структуральные черты, то есть структура, модель организации, эйдос остается неизменным. Так же как река есть меняющиеся воды и неизменное русло, и Россия есть меняющееся культурное и природное содержание и неизменная структура. Структура эта, погружаясь в материальную (природную или культурную) реальность, распадается на множество разных, но соотносимых систем (географический мир, экономический мир, языковой союз и т.д.). Ни одна из них не детерминирует другую, все они взаимосвязаны друг с другом и восходят к одному организационному принципу (евразийцы называли это «увязкой»).
Собственно, само наличие этой структуры и делает науку о России -россиеведение единой наукой, так как в противном случае было бы непонятно: что является ее предметом - Россия как географическая реальность - это одно, как лингвистическая реальность - другое. Поскольку же и география, и языковая картина, и экономика России организованы в соответствии с одними и теми же принципами, имеют одну и ту же онтологическую эйдейтическую структуру, можно говорить о едином предмете.
Концепция эта у евразийцев была только намечена, дальнейшее ее развитие, по нашему мнению, связано с задействованием основных категорий философии А.Ф. Лосева - логос, эйдос, символ, миф. Замечательно, что сами евразийцы (В.Н. Ильин, В.Э. Сеземан), стремясь вывести на уровень высокой философской абстракции свои выводы, также пришли к необходимости использования категории «миф» и проявили интерес к философии А.Ф. Лосева.
1.2 Основные проблемы философии культуры евразийцев
Евразийская линия, просматривавшаяся в рассуждениях «позднего» Леонтьева, в полной мере проявилась спустя тридцать лет после его смерти в книге Николая Сергеевича Трубецкого «Европа и человечество» (1920). В ней выдвинуты основные идеи его философии культуры, ставшие в дальнейшем методологической базой евразийского учения, весь смысл и пафос которого сводится к осознанию и провозглашению существования особой евразийско-русской культуры.
Не отрицая значимости европейской (романо-германской) культуры, Трубецкой предлагает рассмотреть правомерность «притязаний романогерманцев» на звание носителей общечеловеческой культуры и ответить на три следующих вопроса: 1) можно ли объективно доказать, что культура романогерманцев совершеннее всех прочих культур, ныне существующих или когда-либо существовавших на земле, 2) возможно ли полное приобщение народа к культуре, выработанной другим народом, притом приобщение без антропологического смешения этих народов, 3) является ли приобщение к европейской культуре (поскольку оно возможно) благом или злом? На все эти вопросы Трубецкой отвечал отрицательно. При сравнительном анализе различных культур автор пришел к убеждению, что вместо принципа классификации народов и культур по степени их совершенства необходимо ввести новый принцип - принцип равноценности и о качественной несоразмеримости всех культур и народов.
По мнению Трубецкого, стремление европеизировать свою культуру ставит в крайне невыгодное положение развитие собственной культуры неевропейского народа, ибо его культурная работа протекает в менее выгодных условиях, нежели работа природного европейца. Ему приходится искать в разных направлениях, тратить свои силы на согласование элементов двух разнородных культур, тогда как природный европеец может сосредоточить свои силы лишь на согласовании элементов одной и той же культуры, т. е. элементов вполне однородных.
Но самую большую опасность европеизации Трубецкой видит в уничтожении в результате этого процесса «национального единства», в расчленении национального тела европеизируемого народа. Учитывая тот факт, что приобщение к другой культуре происходит на протяжении жизни многих поколений и что каждое поколение вырабатывает «свой канон синтеза элементов национальной и иноземной культуры», он приходит к выводу, что «в народе, заимствовавшем чужую культуру... различие между «отцами и детьми» будет всегда сильнее, чем у народа с однородной национальной культурой» 9 .
Процесс расчленения нации усиливает противостояние одних частей общества другим и «препятствует сотрудничеству всех частей народа в культурной работе» 10 . В результате деятельность народа оказывается малопродуктивной, он творит мало и медленно, и во мнении европейцев всегда остается отсталым народом. «Постепенно народ приучается презирать все свое, самобытное, национальное... Патриотизм и национальная гордость в таком народе - удел лишь отдельных единиц, а национальное самоутверждение большею частью сводится к амбициям правителей и руководящих политических кругов» 11 .
Трубецкой утверждает, что все эти негативные последствия произрастают из самого факта европеизации и не зависят от степени ее интенсивности. Даже если процесс европеизации достигнет своего максимума и европеизируемый народ максимально приобщится к европейской культуре, то и тогда он, «благодаря длительному и трудному процессу культурной нивелировки всех своих частей и искоренению остатков национальной культуры, - окажется все-таки не в равных условиях с романогерманцами и будет продолжать «отставать». И это отставание приобретает статус «рокового закона» . Действие этого «рокового закона» приводит к тому, что отставший народ в семье цивилизованных народов лишается «сначала экономической, а потом и политической независимости и наконец становится объектом беззастенчивой эксплуатации, которая вытягивает из него все соки и превращает его в «этнографический материал».
В результате проведенного анализа Трубецкой приходит к выводу: последствия европеизации настолько тяжелы и ужасны, что ее приходится считать не благом, а злом. И поскольку это «зло великое», то с ним необходима борьба, которую должна возглавить интеллигенция европеизируемого народа. Именно она как наиболее интеллектуально развитая часть народа раньше других должна понять гибельность европеизации и решительно стать на борьбу с ней 13 .
Таким образом, главное положение евразийской культурологии заключается в том, что культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других. Она совершенно особая, специфическая культура. Культура -органическое и специфическое существо, живой организм. Она всегда предполагает существование осуществляющего себя в ней субъекта, «особую симфоническую личность». Аргументация этих основных выводов евразийской культурологии дана, прежде всего, в евразийской историософии.
2 Критика евразийской идеологии в творчестве русских философов 20 в.
2.1 Критика Н. А. Бердяевым философских построений евразийцев
Среди критиков евразийства был и крупный представитель русской религиозной философии, человек выдающийся и авторитетный - Николай Александрович Бердяев. В 1925 году в Париже под его редакцией начал издаваться журнал «Путь», и в 1927 году в нем была опубликована статья «Утопический этатизм евразийцев», в которой Николай Александрович подверг критике некоторые стороны евразийства.
Следует отметить, что Бердяев видел и положительные стороны этого течения. В евразийской доктрине он узрел, с одной стороны, возрождение мысли старых славянофилов, а с другой - новую настроенность евразийцев: не подавленность революцией, но пореформенную бодрость. Он выступал защитником евразийства против тех, кто считал их «сменовеховцами» или агентами большевиков. Это, говорил знаменитый русский философ, -единственное пореволюционное идейное направление, возникшее в эмигрантской среде, и направление очень активное.
Все остальные направления, «правые» и «левые», носят дореволюционный характер, и потому безнадежно лишены творческой жизни и значения в будущем. Евразийцы, на взгляд Бердяева, стоят вне обычных «правых» и «левых» 15 .
Бердяев считал, что евразийцы чувствуют, что происходит серьезный мировой кризис, что начинается новая историческая эпоха. Однако характер этого кризиса они не совсем верно себе представляют, полагая, что существо его заключается в разложении и конце романо-германской европейской цивилизации (старый традиционный мотив славянофильствующей мысли). Но заслуга их в том, что они остро чувствуют размеры происшедшего переворота и невозможность возврата к тому, что было до войны и революции. Евразийцы решительно провозглашают примат культуры над политикой. Они понимают, что русский вопрос - духовно-культурный, а не политический.
Бердяев считал серьезными и теоретически ценными некоторые идеи евразийства: стремление русского народа бороться за национальную самобытность вопреки реакционно настроенной части русской интеллигенции. Также он считал, что евразийцы вскрыли политическую и идейную опасность европоцентризма 16 .
Но в евразийстве, по мнению Николая Александровича, есть также элементы зловредные и ядовитые, которым необходимо противодействовать. Многие старые русские грехи перешли в евразийство в утрированной форме. Евразийцы чувствуют мировой кризис. Но они не понимают, что окончание новой истории есть вместе с тем возникновение новой универсалистической эпохи, подобной эпохе эллинистической. Национализм есть рождение новой эпохи. Ныне кончаются времена замкнутых национальных существований. Все национальные организмы ввергнуты в мировой круговорот и в мировую ширь.
Происходит взаимопроникновение культурных типов Востока и Запада. Прекращается автаркия Запада, как прекращается автаркия Востока. Эллинистическая эпоха действительно была эпохой «евразийской» культуры, но в том смысле, что в ней соединились Восток и Запад, Азия и Европа. Такого рода «евразийство» есть универсализм, подготовивший почву для христианства.
Но современное евразийство, продолжал Бердяев, враждебно всякому универсализму, оно представляет себе евразийский культурно-исторический тип статически-замкнутым. Евразийцы хотят остаться националистами, замыкающимися от Европы и враждебными Европе. Этим они отрицают вселенское значение православия и мировое призвание России, как великого мира Востоко-Запада, соединяющего в себе два потока всемирной истории. Их евразийская культура будет одной из замкнутых восточных, азиатских культур. Они хотят, чтобы мир остался разорванным, Азия и Европа разобщенными, т. е. они в сущности антиевразийцы.
Евразийство остается лишь географическим термином и не приобретает культурно-исторического смысла, противоположного всякому замыканию, самодовольству и самоудовлетворенности. Задача, которая стоит перед Россией, не имеет ничего общего с той задачей, которая стояла перед допетровской, старой Россией. Это есть задача не замыкания, а выхода в мировую ширь. И размыкание, и выход в мировую ширь вовсе не означает европеизации России, подчинения ее западным началам, а означает мировое духовное влияние России, раскрытие Западу своих духовных богатств.
Так в мире должен образоваться единый духовный космос, в который русский народ должен сделать свой большой вклад. Русская идея, которая вырабатывалась русской мыслью XIX века, всегда была такой идеей. И евразийцы, был убежден Бердяев, неверны русской идее, они порывают с лучшими традициями нашей религиозно-национальной мысли. Они делают шаг назад по сравнению с Хомяковым и Достоевским - в этом они духовные реакционеры. Отношение евразийцев к Западу и западному христианству в корне ложное и нехристианское, ибо культивирование нелюбви и отвращения к другим народам есть грех, в котором следует каяться.
Бердяев говорил, что человек выше государства. «Я не вижу, чтобы евразийцы защищали свободу человеческого духа, которой грозят со всех сторон опасности. Они - коллективисты почти в такой же степени, как и коммунисты, как и крайние правые монархисты, они склонны признавать абсолютный примат коллектива и его господство над личностью» . Евразийская идеология утверждает, что государство есть становящаяся, не усовершенствованная Церковь.
Таким образом, утверждается принципиальный монизм в понимании отношений между Церковью и государством, и государство понимается как функция и орган Церкви, государство приобретает всеобъемлющее значение. Принципиальный дуализм двух порядков - Церкви и государства, Царства Божьего и царства кесаря, который останется до конца мира и до преображения мира, не признается, стирается, как это много раз уже делалось в истории христианства. Это есть один из вечных соблазнов, подстерегающих христианский мир, и на этой почве рождаются утопии, принимающие разнообразные формы - от теократии папской и императорской до коммунизма и евразийства.
С точки зрения истории идей в идеократии можно узнать старую утопию, изложенную в «Республике» Платона. Совершенное государство Платона есть абсолютная тирания. Правящий слой, который будет носителем истинной евразийской идеологии, и должен создать республику платоновского типа, управляемую «философами» 19 .
У Платона была вечная и истинная аристократическая идея господства лучших, - утверждал Бердяев, - но платоновская утопия совершенного государства, очень живучая в истории, означает подавление личности и свободы. По сравнению с этим политика Аристотеля с его несовершенным государством представляется блаженством, возможностью свободно дышать. По-видимому, заключил Бердяев, во имя свободы добра необходимо допустить и некоторую свободу зла. Сам Бог допустил существование зла и этим указал на значение свободы.
Бердяев, как мы говорили выше, видел положительные стороны в евразийстве, считая серьезными и теоретически ценными некоторые идеи: стремление русского народа бороться за национальную самобытность вопреки реакционно настроенной части русской интеллигенции; евразийцы вскрыли политическую и идейную опасность европоцентризма, почувствовали, что происходит серьёзный мировой кризис. Полагая, что суть его заключается в разложении и конце романо-германской, европейской цивилизации. Бердяев в евразийской доктрине узрел, с одной стороны, возрождение мысли старых славянофилов, но с другой отмечает, что у евразийцев есть новая настроенность, не подавленность революцией, а пореформенная бодрость.
В критике Бердяев указывает, что евразийство враждебно любой форме универсализма и евразийцы не улавливают начало новой универсалистической эпохи, когда происходит взаимопроникновение культурных типов Востока и Запада. Так должен образоваться в мире единый духовный космос, в который русский народ должен сделать свой большой вклад. Бердяев считал, что отношение евразийцев к Западу и западному христианству в корне ложное и нехристианское. Культивирование нелюбви и отвращения к другим народам есть грех, в котором следует каяться 20 .
Бердяев пишет: «В евразийстве есть также элементы зловредные и ядовитые, которым необходимо противодействовать. Многие старые русские грехи перешли в евразийство в утрированной форме. Евразийцы чувствуют мировой кризис. Но они не понимают, что окончание новой истории, при котором мы присутствуем, есть вместе с тем возникновение новой универсалистической эпохи, подобной эпохе эллинистической. Национализм есть рождение новой эпохи. Ныне кончаются времена замкнутых национальных существований. Все национальные организмы ввергнуты в мировой круговорот и в мировую ширь. Происходит взаимопроникновение культурных типов Востока и Запада. Прекращается автаркия Запада, как прекращается автаркия Востока. Эллинистическая эпоха действительно была эпохой «евразийской» культуры, но в том смысле, что в ней соединились Восток и Запад, Азия и Европа. Такого рода «евразийство» есть универсализм, подготовивший почву для христианства. Но современное евразийство враждебно всякому универсализму, оно представляет себе евразийский культурно-исторический тип статически - замкнутым. Евразийцы хотят остаться националистами, замыкающимися от Европы и враждебными Европе. Этим они отрицают вселенское значение православия и мировое призвание России, как великого мира Востоко-Запада, соединяющего в себе два потока всемирной истории. Их евразийская культура будет одной из замкнутых восточных, азиатских культур. Они хотят, чтобы мир остался разорванным, Азия и Европа разобщенными, т.е. они в сущности антиевразийцы. Евразийство остается лишь географическим термином и не приобретает культурно-исторического смысла, противоположного всякому замыканию, самодовольства и самоудовлетворенности» 21 .
Бердяев говорил, что человек выше государства и критиковал евразийцев за то, что они коллективисты и склонны признавать абсолютный примат коллектива и его господство над личностью.
А государству, платоновского типа, которое должны будут создавать элиты, носители истинной евразийской идеологии, управляемого «философами», Бердяев противопоставлял политику Аристотеля с его несовершенным государством, в котором во имя свободы добра необходимо допустить и некоторую свободу зла.
2.2 Критика П. Н. Милюковым, Ф. А. Степун, Г. П. Федотовым теоретических построений евразийцев
Сложной и драматичной оказалась судьба евразийства, одного из наиболее интересных и самобытных течений русской эмигрантской мысли, противополагавшей западноевропейскому миру Россию как страну евразийскую, с присущими только ей особыми чертами культуры и государственности.
Неоднозначность и определенная противоречивость евразийской концепции, равно как и известная путаница некоторых исходных теоретических установок породили столь же противоречивую литературу о евразийском движении. Вплоть до последнего времени евразийство оценивалось по преимуществу негативно как чисто антизападническая, изоляционистская доктрина, как путь из варяг в монголы. Движение обросло множеством тенденциозных интерпретаций, было снижено до уровня публицистики, заидеологизировано и заполитизировано. Отчасти в этом были виноваты и сами участники и теоретики движения, не ограничивавшиеся историософскими изысканиями и стремившиеся придать движению характер универсальной социальной доктрины и даже политической партии. И чем сильнее шла политизация еврзийства, тем дальше удалялось оно от начальных своих установок, превращаясь из научной проблемы в утопию 22 .
Историки и критики евразийства вели его родословную от славянофильских и неославянофильских источников русской общественной мысли. Новым направлением реформированного славянофильства называл евразийство С. Франк. Об этом же писал Н.Бердяев, видевший в евразийской доктрине возрождение мыслей старых славянофилов и некоторых мыслителей начала XX века. Сходную оценку давал евразийству Ф. Степун, считавший, что евразиийская идеология выросла на перекрестке сниженного до бытового исповедничества славянофильского православия и националистической теории культурных типов Данилевского.
«В своей полемике с евразийцами Федор Степун писал в 1924 г.: европеизм и азиатское начало - это две составные части сущности России. Ни одной из них мы не вправе пренебречь, ни от одной не в силах убежать» 24 .
Возражение прежде всего вызывали антизападнические тенденции в выступлениях евразийцев, их отрицательное отношение к идее единства культурно-исторического процесса, равно как и недооценка евразийскими авторами общечеловеческих начал в культурной жизни.
Отвергая основные положения и методологию евразийства, П. Милюков пишет: «В исходных точках мышления евразийцев - много верного, хотя и не принадлежащего именно этому течению...» и далее, однако, «не ново и неверно то здание, которое строится на нескольких исходных верных положениях». Милюков даже называет их «русскими расистами».
Среди историков и философов русской эмиграции мысль о закономерности Октябрьской революции и органической связи Советской России с историческим прошлым русского народа нашла наиболее яркое выражение в идеологии евразийства. Г.П. Федотов был близко знаком со многими видными представителями евразийства и даже сотрудничал с периодическими изданиями евразийского направления. Однако он никогда полностью не разделял евразийских взглядов на прошлое, настоящее и будущее России.
С точки зрения евразийцев, Октябрьская революция знаменовала собой возвращение нашей страны на самобытный, органичный путь развития. А сила России, по их мнению, определялась срединным положением между Западом и Востоком, Европой и Азией. Пётр I попытался прочно привязать Россию к культуре Запада, но эта попытка оказалась неудачной, поскольку затронула лишь верхушку русского общества. В грозных потрясениях Октября евразийцы увидели выражение несокрушимой воли народа, низвергнувшей европеизированную элиту и проложившей путь к возвращению России в русло её естественного развития.
Уже в 20-30-е годы многим было ясно, что евразийцы преувеличивали связь большевиков с русской самобытностью, а их господство - с властью русского народа. Г.П. Федотов стал одним из активных участников критики евразийцев.
Георгий Петрович, в частности, отмечал, что евразийцев ослеплял двойной свет, излучавшийся как из Европы, так и из России. В таком отражении возникали двойные тени двойных истин. А последние, как известно, дают двойную ложь. Несчастье России в том, писал философ, что Европа и Россия живут в разные исторические дни. На том общем отрезке пути, на котором они шли вместе - послепетровском пути России - Россия с Европой разошлись далеко. Большевистская революция, поднявшая Россию на коммунистическую дыбу, вырывала пропасть между ними.
Вот почему, по мнению Г.П. Федотова, так важно учиться видеть Россию в русском свете, а Европу - в европейском 25 .
Евразийцы, как полагал Г.П. Федотов, нередко превращали в предмет гордости как раз слабые стороны российского феномена. Именно это обстоятельство подразумевал Георгий Петрович, когда говорил, что хотя в своей критике, и особенно в пересмотре истории, они оплодотворили будут оплодотворять русскую мысль, над ними всё же тяготеет некий порок изначального морального излома. Их национализм питается исключительно
противостоянием Западу. А в любви к Отечеству им не хватает именно любви, а существует гордость, имя которой - русское мессианство.
Мессианство же, продолжающее возвеличивать Россию несмотря на её грехи, не может иметь этического содержания, ибо в нём нет главного -покаяния.
Представления о мировой войне, революциях как Страшном Суде человечества были широко распространены в общественной мысли первых десятилетий ХХ века не только в русской эмиграции, но и среди мыслителей всего мира. По мнению Г.П. Федотова, сквозь ниспосланную Богом череду испытаний русский народ должен выйти духовно очищенным, освободиться от духовного раздвоения, груза грехов и заблуждений и обрести, наконец, единственно верную путеводную нить в лице православного христианства -того неисчерпаемого источника, из которого будут питаться все живые направления русской культуры 26 .
Наиболее прочной опорой духовного возрождения России является, как полагал Г.П. Федотов, духовное совершенствование каждой отдельной личности. С предельной отчётливостью эта мысль выражена в жизненном кредо философа: Живи так, как если бы ты должен умереть сегодня, и одновременно так, как если бы ты был бессмертен. И вот максима культурной деятельности: работай так, как будто история никогда не кончится, и в то же время так, как если бы она кончилась сегодня.
Заключение
Итак, в соответствии с поставленной задачей дать характеристику проблеме «Запада-Востока» в концепции евразийцев, мы можем констатировать, что датой рождения евразийства, одного из оригинальных идейных течений русского послеоктябрьского зарубежья, принято считать август 1921 г., когда в Софии вышел в свет первый коллективный сборник статей четырех авторов - Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого, П. П. Сувчинского и Г. В. Флоровского - под общим названием «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев». Евразийцы подчеркивали, что название учения проистекает не из механического сочетания географических терминов «Европа» и «Азия», а обозначает «месторазвитие», «вмещающий ландшафт», особую цивилизацию, сферы взаимопроникновения природных и социальных связей русского народа и народов «Российского мира», являющихся не европейцами, не азиатами, а именно евразийцами. Географически этот «континент-океан» (Савицкий) ориентировочно совпадает с границами Российской империи в последние годы ее существования. Именно здесь, по убеждению евразийцев, сложилась уникальная цивилизация, качественно отличающаяся как от европейской, так и азиатской, со своей уникальной историей и культурой, с особым менталитетом народов, населяющих эту огромную территорию.
Евразийство объединило плеяду молодых талантливых исследователей из разных областей знания - философов, богословов, культурологов, экономистов, искусствоведов, историков, географов, писателей, публицистов. Несомненный духовный лидер евразийства князь Н. С. Трубецкой - культуролог, лингвист, философ. Организатором евразийства как общественно-политического движения был экономист, географ П. Н. Савицкий, видным философом евразийства в течение ряда лет -Л. П. Карсавин.
В соответствии с задачей проанализировать критиру евразийства, мы заключаем, что евразийство по-разному было воспринято в эмигрантских кругах. Часть эмигрантов, как уже отмечалось, увлеклась новыми идеями. Однако многие выступили с критикой основных положений евразийства. Стимулом для критических выступлений было стремление евразийцев найти свой выход из создавшейся в России ситуации, что приводило к отрицанию смысла политической борьбы их оппонентов. Если монархисты не признавали евразийцев, поскольку они выступали против реставраторства дореволюционных порядков, то либералы западнической ориентации критиковали их потому, что видели в их взглядах угрозу собственным идеалам. По сути, евразийцы оценили как неудачу попытку приложения либералами к России парламентской модели, выработанной по западным образцам. Неудивительно поэтому, что среди критиков евразийства оказались П. Н. Милюков и А. А. Кизеветтер. Для Милюкова, признававшего универсальные законы исторического развития, противопоставление России-Евразии Западу было неприемлемо. С этих же позиций подходил к евразийской концепции и Кизеветтер. Он определил евразийство как «настроение, вообразившее себя системой», указывая тем самым как на его психологические мотивы, так и на научную несостоятельность. Она определялась общим неверным утверждением об отсутствии общечеловеческих ценностей, что вело к целому ряду неточностей и ошибок в их построениях. Правда, при этом Кизеветтер приписывал евразийцам несвойственную им мысль о том, что в основе национальных своеобразий лежат взаимно-враждебные, исключающие друг друга начала различных культурных миров. Специальное внимание Кизеветтер уделил доказательству отличия славянофильства и евразийства.
Более сложным было отношение деятелей религиозного возрождения ХХ века и тех, кто примыкал вначале к евразийству. Если С. Н. Булгаков почти сразу увидел в евразийстве возвращение к презираемому им народничеству и прагматический подход к религии, метко названный им православизмом, то Н. А. Бердяев на начальном этапе развития движения отмечал его положительные черты и общность некоторых их оценок со своими собственными. Такими чертами были неприятие вульгарного реставраторства, понимание русского вопроса как культурно-духовного, чувство утраты Европой культурной монополии и надежда на возвращение народов Азии в мировой поток истории, наконец, его прореволюционный характер. Однако он видел и зловредные и ядовитые стороны евразийства, которые коренились в мировоззрении его сторонников. «Евразийцы реалисты в понимании национальности и номиналисты в понимании человечества», -писал он, определяя мировоззренческие основы их взглядов. - Но номиналистическое разложение реальных единств нельзя произвольно остановить там, где хочешь. «...Если человечество или космос не есть реальность, то столь же не реальны и все остальные ступени». В номиналистическом подходе крылась опасность отказа от христианства в угоду языческому партикуляризму. Позже он определил его как натуралистический монизм, при котором государство понимается как функция и орган Церкви и приобретает всеобъемлющее значение, организуя все стороны жизни человека. Конструирование такого «совершенного» государственного устройства, не оставляющего пространства для свободы и творчества человеческого духа, Бердяев охарактеризовал как «этатический утопизм евразийцев». Он заметил, что эмоциональная направленность евразийства, являющегося реакцией «творческих национальных и религиозных инстинктов на произошедшую катастрофу», может обернуться русским фашизмом.
Список использованных источников доступен в полной версии работы
Скачать курсовую: У вас нет доступа к скачиванию файлов с нашего сервера.
По словам В. В. Толмачева, «сегодня российский мыслитель находится на распутье: он вынужден либо эклектично соединять в своего рода компендиуме новомодные направления, развиваемые зарубежными коллегами, либо в собственной истории и культуре искать момент заброшенного старта. Отсюда неизбежность переосмысления всего богатого наследия русской философии » .
Самобытной частью этого наследия является идеология евразийства, которая до относительно недавнего времени была малоизвестной.
Возникшее в начале двадцатых годов в среде русской эмиграции и объединившее философию, историю, географию, экономику, психологию и другие области знания, евразийство явилось новым и в то же время достаточно традиционным для России течением мысли.
Наиболее известными евразийцами были: лингвист, филолог и культуролог Н. С. Трубецкой; географ, экономист и геополитик П.Н. Савицкий; философ Л. П. Карсавин; религиозные философы и публицисты Г. В. Флоровский, В. Н.Ильин; историк Г. В. Вернадский; музыковед и искусствовед П.П. Сувчинский; правовед Н.Н.Алексеев; экономист Я. Д. Садовский; критики и литературоведы А. В. Кожевников, Д. П. Святополк-Мирский; востоковед В. П.Никитин; писатель В. Н. Иванов.
Цель данного исследования – провести историко-философский анализ евразийского учения.
Задачи исследования:
- раскрыть понятие евразийского учения и периоды его становления;
- показать связь учения евразийцев и генезиса национальной идеи России.
Классическое евразийство – это яркая страница интеллектуальной, идеологической и политико-психологической истории русской пореволюционной эмиграции 20-30-х годов прошлого века.
С момента активного заявления о себе евразийство отличали: изоляционизм;
1) признание факта революции в России (в том смысле, что ничто дореволюционное уже невозможно);
2) стремление стоять вне «правых» и «левых» (идея «третьего, нового максимализма» в качестве противопоставления идее третьего интернационала).
Как цельное мировоззрение и политическая практика евразийство не только постоянно внутренне эволюционировало, обновляло состав участников, но часто становилось объектом критики, энергичной и весьма эмоциональной полемики, категорического неприятия в эмигрантской среде .
И сегодня восприятие евразийских идей в России неоднозначно.
Можно согласиться с мнением известного современного российского религиозного философа С.С. Хоружего, который говорит о евразийстве как о тотальной идеологии, с жесткими идейными схемами, с упрощениями и категорическими позициями по всем вопросам, и полагает, что таков был стиль эпохи – время господства идеологий фашизма, нацизма, марксизма и рейдизма. Вместе с тем, С.С. Хоружий отдает дань некоторым идеям основоположников евразийства, которые, по существу, предвосхитили появление таких современных научных направлений, как геософия, экология культуры, номадология.
Вплоть до 1980-х годов евразийская проблематика не была предметом серьезных исследований ученых-обществоведов. Авторы немногочисленных статей, так или иначе затрагивающих евразийскую проблематику, крайне негативно относились к представителям этого течения и к их идеям.
Историософская концепция евразийства, кстати, одна из наиболее оригинальных в российской историографии, подробно исследована в диссертационной работе З.О. Губбыевой . Автор не только излагает свое видение историософии евразийства, но и анализирует ряд подходов к этой сложной проблеме, сложившихся внутри евразийского учения. С этой работой перекликаются диссертационные работы С.В. Игнатовой и И.В. Виленты , которые используют целый ряд ранее неизвестных архивных материалов, более полно раскрывающих взгляды евразийцев на проблемы историософии вообще и истории России в частности.
Заметным событием в изучении евразийского исследования стал выход в 1997 году сборника трудов евразийцев «Русский узел евразийства. Восток в русской мысли» под редакцией академика Н.И. Толстого, со вступительной статьей и примечаниями С. Ключникова. Это наиболее полное издание трудов евразийских мыслителей, вышедших за последние годы в России. Наряду с уже известными работами Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, П.П. Сувчинского, Г.В. Вернадского, Д.П. Святополка-Мирского в сборнике помещены ранее неизвестные архивные материалы, в том числе неопубликованные статьи, заметки и переписка евразийцев.
Е.Г. Кривошеева выделяет следующие периоды в истории евразийства:
1) период его возникновения (1921–1924), когда были заложены основные идеологические установки;
2) период расцвета евразийской деятельности (1925-1927) – годы наибольшей активности евразийства в публицистической и организационной деятельности;
3) период раскола и развала евразийства (1928-1931) .
При этом диссертант концентрирует свое внимание на гипотезе, согласно которой политическая активность евразийства и его раскол были напрямую связаны с деятельностью агентов ОГПУ в рамках т.н. операции «Трест».
Еще одна периодизация евразийства дана в книге А.Т. Горяева, согласно которой евразийство может быть разделено на три этапа:
- первый – оформление комплекса идей (1921-1924);
- второй – утверждение этих идей (1924-1928);
- третий – распад общего движения на различные группировки и закат евразийства (1928-1938) .
И.Б. Орлова считает, что «идея евразийства на протяжении последних ста с небольшим лет появлялась несколько раз » . Впервые это произошло в 70-е годы ХIХ века (Данилевский, Леонтьев), потом в 20-е годы ХХ века (классическое евразийство) и, наконец, сегодня (Н. Назарбаев и ряд интеллектуалов).
Особое место в исследовании творчества евразийцев, вне всякого сомнения, принадлежит великому русскому ученому Л.Н. Гумилеву , называвшему себя «последним евразийцем» и выразившему незадолго до смерти твердую уверенность в том, что если России суждено возродиться, то только через евразийство .
Один из основоположников евразийства князь Н.С. Трубецкой пишет: «Освободив свое мышление и мироощущение от давящих его западных шор, мы должны внутри себя, в сокровищнице национальной русской духовной стихии черпать элементы для создания нового мировоззрения » .
Классическое евразийство
Классическое евразийство было идейным наследником славянофильства. Однако, несмотря на то, что по выражению П.Н. Савицкого: «Евразийство, конечно, лежит в общей со славянофилами сфере... проблема взаимоотношений обоих течений не может быть сведена к простому преемству» .
- византизма поздних славянофилов (признание основополагающим элементом Российской культуры византийского предания и Православной Церкви), соединенного с неприятием европейской цивилизации Нового времени;
- восточничества, «поворот к Востоку (Азии)», т.е. признание положительной роли татаро-монгольского ига и единства исторической судьбы и культуры русского и туранских (восточных) народов;
- оригинальное политикоэкономическое учение, близкое к марксизму по своим политическим выводам (евразийцы полностью принимали тактику большевиков в смысле их организационной структуры и политического строя).
Однако синтез этих трех учений основывался на рациональном анализе культуры и истории России с одной стороны, а с другой стороны, на одной из первых в мире теорий геополитики, т.е. соотнесении политических и национальных форм органического бытия жизни народов с географическим пространством, или цивилизационном подходе.
Остановимся кратко на основных исторических вехах появления и развития идеологии классического евразийства, что представляет интерес с точки зрения знания национального компонента в эволюционных взглядах евразийцев. Евразийство зародилось в жарких спорах о судьбе России, возникших в Софии весной 1921 г. по поводу вышедшей годом раньше брошюры князя Н.С.Трубецкого «Европа и человечество», и первое печатное выражение нашло в опубликованном в начале августа сборнике-манифесте «Исход к Востоку» (София, 1921). Уже этот первый сборник выявил существенные различия в мировоззренческих позициях. Но поначалу это были плодотворные разногласия, ибо все четверо объединились в одном: в страстном желании переориентировать русскую эмиграцию с бесплодного политиканства на духовное творчество, резко противопоставить лозунгу о примате политики лозунг о примате культуры. Спасение России они видели не в очередных социально-политических потрясениях, а в развитии ее творческого потенциала, которое, с их точки зрения, возможно только на религиозной основе.
Духовное единство или, как выражался Н.С.Трубецкой, «единство настроения» не выдержало испытания, прежде всего, медными трубами. Неожиданный и скорый успех первых евразийских сборников, а также привходящие политические обстоятельства подвигли самих евразийцев изменить своим первоначальным замыслам и переключиться с научно-творческой на пропагандистскую деятельность.
И самым стойким противником такого «дрейфа» евразийства выступил Г.В.Флоровский, о чем и свидетельствуют публикуемые ниже письма. В старости Флоровский пытался полностью отрицать свою приверженность евразийским идеалам. Однако письма показывают, что он не только был евразийцем, но даже пытался взять на себя непосильную задачу духовного лидера движения, чтобы удержать его в русле первоначально поставленных задач.
В 1922 году выходит новый сборник «На путях. Утверждение евразийцев» , в которой напечатана программная статья П.Н. Савицкого «Степи и оседлость». В этой статье утверждается положительная роль «степи» в формировании России. Именно татаро-монголы с их нашествием, по выражению Савицкого, «...дали России свойство организовываться военно, создавать государственно-принудительный центр, достигать устойчивости; они дали ей качество становиться могущественной ордой» .
В этом же сборнике Г.В. Флоровский выражает отношение евразийцев к революции и большевикам: «Как ни относиться к программе большевиков в смысле ее соответствия реальным потребностям жизни, необходимо признать верность руководившего ими инстинкта; они поняли, что нужно ломать и созидать наново» .
Среди современных исследователей существуют несколько разных мнений по поводу периодизации истории евразийского движения 1920-х – 1930-х годов. К примеру, один из наиболее известных специалистов С.С. Хоружий выделяет в евразийстве 20-х – 30-х годов три периода.
Первый, по Хоружему , продолжался с 1921 по 1925 год. Это период собственно классического евразийства, когда движение возглавляли его основатели Савицкий, Трубецкой и другие, и основные «евразийские события» разворачивались в Восточной Европе и Берлине.
Второй период начинается, по Хоружему , с 1926 года, когда в движение пришел Л.П. Карсавин и продолжался он до 1929, когда Л.П. Карсавин порвал с евразийством. Это период «карсавинского» евразийства, и теперь его центром становится Париж.
Третий период продолжался с 1930 года до конца 30-х годов , и он может быть охарактеризован как период расколов и угасания движения .
Данная периодизация Хоружего получила распространение в современной литературе. Однако, по мнению О.В. Щупленкова, она не свободна от недостатков . Прежде всего, многие исследователи склоняются к тому, что начало евразийства следует относить не к 1921 году, когда вышел первый евразийский сборник («Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев», София), а к 1920. Именно тогда увидела свет работа Н. С. Трубецкого (будущего основателя и теоретика евразийства) «Европа и человечество», в которой были высказаны многие фундаментальные идеи евразийского цивилизационного подхода .
Собственно, «Исход к Востоку» был своего рода реакцией на «Европу и человечество» Трубецкого.
Далее. Вряд ли можно согласиться с С.С. Хоружим в том, что с приходом в евразийское движение Л.П. Карсавина в 1925 году тот сразу же становится его лидером и центр движения перемещается в Париж. Л.П. Карсавин был кооптирован в руководство евразийского движения с большим трудом, его «евразийскому покровителю» – П.П. Сувчинскому пришлось преодолеть сопротивление Трубецкого и Савицкого. Компромиссное решение заключалось в том, чтобы принять Карсавина в качестве «спеца», поскольку движению был нужен философ .
До 1926 года Карсавин не был даже кооптирован в высший орган движения «Совет евразийства». Это произошло лишь после его переезда в Париж и знакомства с Савицким и Араповым.
В 1926 на 1 съезде Совета евразийцев был избран еще один руководящий орган – политическое бюро, куда Карсавин не был включен (хотя он сохранил свое место в Совете). И в том же 1926 году на съезде евразийской организации Парижа Карсавин, по его словам, отказался от активного участия в Совете.
Можно отчасти согласиться с тем, что с 1926 года центр евразийства переместился в Париж. С 1926 по 1929 год география евразийских изданий действительно делает резкий крен в сторону столицы Франции. Там вышли: два евразийских манифеста – «Евразийство. Опыт систематического изложения» (1926), «Евразийство» (формулировка 1927 года); 5-10 выпуски «Евразийских хроник»; 35 номеров газеты «Евразия». Хотя весь этот период продолжали выходить евразийские издания в Праге и в Берлине: «Евразийский сборник», Прага, 1929 год; «Евразийские хроники» (выпуск 3, 4, Прага, 1926); «Евразиец» Выпуск 1, 1929 год, Брюссель.
Кроме того, работа евразийцев не исчерпывалась издательской деятельностью. В период, который Хоружий характеризует как «парижский», активно действовал евразийский семинар в Праге (под руководством П. Н. Савицкого), который, по свидетельству крупного историка евразийства Н. Ю. Степанова, обладал гораздо большим значением и авторитетом в эмиграции, нежели кламарский семинарий Л. П. Карсавина .
Как уже указывалось, в 1926 году именно в Праге прошел и 1 съезд Совета евразийства. Наконец, – и это, думаем, имеет решающее значение – в «Евразийских хрониках» парижского периода и в двух вышеназванных манифестах, выпущенных в Париже, проводилась идеологическая линия, которая была выработана еще основателями евразийства (Савицкий, Трубецкой и другие) и к которой Карсавин не имел прямого отношения.
Еще одну периодизацию исто-рии евразийства 1920-х – 1930-х годов предлагает другой видный его исследователь С.М. Половинкин. В противоположность Хоружему С.М. Половинкин выделяет в истории евразийства два периода.
Первый, классический (1921–1929), когда были наиболее активны такие представители евразийства, как Трубецкой, Савицкий, Сувчинский, Флоровский, Вернадский, Ильин, Алексеев, Никитин.
И второй, «чекистский» (1929 – конец 30-х годов), когда, по Половинкину, были наиболее активны Карсавин, Святополк-Мирский, Малевский-Малевич, Чхе-идзе, Хара-Даван, Эфрон, Арапов.
С этой периодизацией тоже трудно согласиться. С. М. Половинкин в данной работе не разъясняет, что он имеет в виду под понятием «чекистский». Но если речь идет о деятельности под колпаком советской разведки – ОГПУ и об активном внедрении в среду евразийцев агентов ОГПУ, то это началось еще в 1924 году, когда руководители евразийства, и прежде всего Савицкий, взяли курс на пропаганду евразийских идей в СССР с целью свержения либо внутреннего перерождения коммунистического строя. Именно к этому времени относится знаменитая операция «Трест» – чекистская мистификация, жертвами которой стали руководители евразийства (например, тот же Савицкий) .
Если же имеется в виду возникновение левого евразийства, в среде которого активно действовали агенты ОГПУ, то оно сформировалось в 1927–1928 годах: Евразийский семинарий в Кламаре, громкие заявления о себе в газете «Евразия» (1928–1929).После 1929 года фактически уже не было оригинальных идей (хотя организация левых евразийцев «Союз за возвращение на Родину» существовала и в 30-х годах). Идейные лидеры отошли от движения: Л. П. Карсавин в 1929 году разорвал с евразийством и «ушел в науку»; Д. Святополк-Мирский вступил в 1931 году в Компартию Великобритании и затем вернулся в СССР; П. Сувчинский в начале 30-х годов перешел на троцкистские позиции.
Но самый главный, существенный недостаток периодизаций Хоружего и Половинкина , состоит в том, что в качестве критерия периодизации в них выбраны внешние признаки – приход в движение того или иного лидера, отношения евразийцев и советской разведки. По мнению, О.В. Щупленкова, таковой критерий должен отражать, прежде всего, внутреннюю, идейную эволюцию самого евразийства 20-х – 30-х годов, а уж потом внешние факторы. А эволюция эта представляла собой путь от философской и культурологической школы до политической организации, опирающейся на своеобразную идеологию, основанную на тезисах концепции, выработанной в «научный», «философский» период .
Один из крупных историков евразийства А. В. Соболев в ряде блестящих работ о раннем евразийстве справедливо указывает на то, что «в первоначальном замысле евразийство должно было представлять собой некую «лабораторию» по выработке историософских и культурологических идей...» . Собственно, таковым оно и было первые годы своего существования и лишь потом превратилось в политическое движение и политическую идеологию.
Именно так – как группу ученых-культурологов, философов и богословов – их и восприняла эмигрантская публика после выхода в свет первого сборника «Исход к Востоку». Показателен в этом смысле отзыв митрополита Антония (Храповицкого), где он называет евразийцев – ни много ни мало – современными Хомяковыми, Киреевскими и Аксаковыми.
Начиная с 1923 года евразийская группа жила ожиданием падения большевиков в СССР и перехода к активной деятельности по формированию нового, евразийского «правящего слоя» в постсоветской России. Н. Н.
Алексеев в своих работах тех лет даже подводил теоретическую базу скорого «падения большевиков», но особые надежды вселяли в евразийцев контакты с «внутрисоветским подпольем».
Когда эти иллюзии рухнули, политическая деятельность евразийского движения стала терять смысл. И оставалось лишь либо вернуться к «чистой науке» (чего евразийцы как группа и движение не сделали и сделать не могли после такого энергичного «рывка в политику», хотя ряд евразийцев в конце концов так и поступили, к примеру, князь Трубецкой), либо принять советскую цивилизацию как естественную преемницу православно-российской и русской страны и начать работать на благо своей Родины, поменявшей название и флаг, но не изменившей сущность.
В свете этого приобретает особый смысл и возвращение лидеров «левых» в СССР и даже превращение их из евразийцев в коммунистов (мы не можем судить, насколько они при этом не кривили душой и не поступали против своих взглядов). Возможно, это следствие решения принять Россию такой, какой она стала, при всех своих «теоретических счетах» с «новым миром».
Наконец с 1930 года начинается новый период – угасания евразийства. Оставшиеся «правые» во главе с Савицким восстанавливают сеть евразийских организаций, чуть было не рухнувшую во время «раскола», продолжают выпускать периодические издания, книги, даже образуют Евразийскую партию, призванную заместить Коммунистическую партию после падения большевиков. Но все это уже, как заметил С. М. Половинкин, «жизнь после смерти».
Очевидно, что политических перспектив евразийство уже не имело. Режим в СССР был силен как никогда, несмотря на террор и «чистки».
Евразийцы оставили большое литературное наследие , которое в последние годы находит все большее количество читателей. Ранее недоступные источники сейчас начинают входить в широкие массы. В настоящее время это учение оценивается как определенный этап в развитии русской мысли. Евразийская доктрина особенно ценна тем, что, кроме философии и истории, объединяла в себе различные области знания.
Осмысление этого наследия привело к появлению неоевразийства, постевразийства, представленного в последнее десятилетие довольно многочисленными публикациями в виде монографий, статей.
Имеется серия специальных статей В. Н.Топорова, А. В. Соболева, И.А. Савкина, С. С. Хоружего, посвященных основоположникам евразийства.
На современном этапе государственного строительства, в рамках реализации демократических принципов построения власти, весьма важно перейти от системы правления олигархических кланов к «правящему слою», формируемому из широких, прогрессивных, патриотически-настроенных слоев российского общества. Но в этом вопросе принципиально важно исключить тоталитарный евразийский аспект «целесообразной свободы», заменив его «личностной свободой», основанной на философских принципах, сформулированных еще Н.А. Бердяевым. При этом необходимо четко определить границы личностной свободы и личностного индивидуализма, границы индивидуальной и групповой ответственности перед современным поколением и потомками. В концепции «правящего слоя» необходим отход от евразийской «революционной целесообразности», необходим поиск разумного баланса между «демотией» и либеральной демократией. Это, на наш взгляд, одно из наиболее важных на современном этапе направлений дальнейшей разработки национальной идеи.
Источники и литература
1. Вернадский Г.В. Монгольское иго в русской истории / Г.В. Вернадский // Основы Евразийства / сост. Н. Агамалян и др. – М.: Арктогея-Центр, 2002. – С.354-355.
2. Вилента И.В. Концепция истории России в научном наследи евразийцев: автореф. дисс. ... канд. ист. наук. – М., 1996. – 26с.
3. Горяев А.Т. Евразийство: «научный замысел» и практические реалии. – М.: Российский ун-т дружбы народов, 2001. – С. 26-30.
4. Губбыева З.О. Историософская концепция евразийства: автореф. дисс. ... канд. филос. наук. – М., 1995. – 26с.
5. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. – М., 1989. – 764 с.
6. Гумилёв Л.Н. От Руси к России / Л.Н. Гумилёв. М.: Изд-во АСТ, 2004. – С.208-209.
7. Игнатова С.В. Историко-философский анализ евразийского учения: автореф. дисс. ... канд. филос. наук. – М., 1995. – 19с.
23. Хара-Даван Э. Евразийство с точки зрения монгола / Э. Хара-Даван // Основы Евразийства. – С. 451-452
24. ХоружийС.С. Карсавин, евразийство и ВКП // Вопросы философии. – 1992. – № 2. – С.78.
25. Щупленков О.В. Проблемы периодизации евразийства / О.В. Щупленков // «Белые пятна» российской и мировой истории. – №1. – 2012. – С.50-66.
Вопрос о демотии связан с определением конкретных властных отношений, которые моделировались в евразийском политическом этатизме. Будучи сторонниками новой формы политической централизации, евразийцы настойчиво пытались выработать альтернативные политической демократии, аристократии, охлократии и тоталитаризму способы использования в интересах государства и всего общества политических и социальных стремлений широких народных масс.
Термин «демотия» евразийцы употребляли, чтобы разграничить между собой механицистское-органицистское понимание демократического принципа. «Демотия» - это «органическая демократия», принцип «соучастия народа в своей собственной судьбе», по определению Артура Мюллера ван ден Брука. Такое соучастие в отличие от либеральной демократии предполагает соучастие в судьбоносных социальных, государственных решениях не только ныне живущих, совершеннолетних граждан, принадлежащих к конкретной территории и социальной системе, но некоего особого существа, народного духа, который складывается из мертвых, живых и еще нерожденных, из общего естественного пути народа как общины сквозь историю.
«Идеократия» же означает подчинение социальной жизни конкретному идеалу, естественному «телосу», вытекающему из культуры, религии и духа нации и государства, остающегося постоянным, несмотря на политические, идеологические, этнические и даже религиозные катаклизмы. Другими словами, под «идеократией» евразийцы (в частности, Трубецкой Н.С.) понимают строй, в котором правящий слой отбирается по признаку преданности одной общей идее-правительнице.
Наиболее распространённая в современной Европе политическая форма - демократия. Евразийцы связывают демократию и демократическую идеологию с торжеством политического индивидуализма, который подразумевает не столько свободу политического творчества индивидуума, сколько «догматическую веру в индивидуального обособленного человека как в последнюю и единственную подлинную реальность»1. Демократия формализует индивидуальную свободу, и одновременно отрицает сверхиндивидуальные идеи, абсолютные ценности. Как считали евразийцы, идеалы демократии вообще несовместимы с реалиями политического процесса. Л.П. Карсавин прямо утверждал, что «действительный политический строй европейских государств не вполне соответствует теории демократии. Европейские государства существуют и могут существовать только вопреки своей демократичности»2.
Демотические и идеократические элементы всегда присутствовали в истории европейских стран. Они доминировали в эпоху средневековья и Реформации. В этой связи евразийцы особенно отмечали монархию испанских Габсбургов. На смену идеократиям в XVIII в. в Европу пришёл просвещённый абсолютизм, в период которого государства обосновывались не системами цельных культурно-политических идей, а внешним систематизированием продуктов разложения европейской культуры. Но уже на закате «галантного века» идеократия и демотия вновь выходят на авансцену истории. Идеократичными являлись революционная диктатура во Франции, империя Наполеона, который «железом и кровью» политически объединял Европу, даже империя Бисмарка для евразийцев была «явственно идеократична», о чём можно судить по господствовавшим в то время направлениям немецкой политико-правовой мысли.
Даже в современном демократическом государстве нация всё равно имеет какую-то общезначимую идею, «культурно-политический миф». Но идей этих чрезвычайно мало и они постепенно размываются и развенчиваются под воздействием социального и культурного релятивизма. В принципе, западное общество нуждается в универсалистских идеях, и коммунизм и национализм были востребованы в среде западной интеллигенции и «полуинтеллигенции» именно по этой причине (другое дело, что указанные идеологии представлялись евразийцам изначально ложными).
Рассмотрим, каким образом в евразийской концепции идеократического государства принцип демотии осуществлялся на практике.
В практической реализации принципа демотии евразийцы затрагивали проблему парламентаризма. Они отнюдь не утверждали, что идеократическая элита («ведущий отбор») должна монополизировать управление государством, указывали на «необходимость народного представительства для новой России»3. Вместе с тем, подлинное представительство народа может быть, как считали евразийцы, обеспечено не с помощью «всеобщего, прямого, равного и тайного голосования», когда представители населения выбираются из числа функционеров конкурирующих политических партий, а на основе представительства местного самоуправления и культурных и профессиональных союзов. Как утверждал Н.Н. Алексеев, главный теоретик концепции евразийского государства, «диктатура прав угнетённых силою вещей превращается в организм трудовой демотии, построенной на внутреннем сочетании прав и обязанностей всех и каждого»4. По словам С.Г. Пушкарёва, одного из евразийских ученых, занимающегося проблемами народного представительства, «профессиональное политиканство не должно быть привилегированным занятием, дающим право распоряжаться судьбами государства»5. Целью государственной власти должно быть благо всего народа, удовлетворение его нужд и желаний, а не следование в фарватере интересов узкой группы лиц. Антипод демотии - олигархическая власть - была для евразийцев абсолютно неприемлема. Демотия предполагает открытую политику в интересах широких масс. Неприятие олигархии евразийцами не означало их отрицания духовного аристократизма. Согласно Я.Садовскому, «для нас, евразийцев, аристократ приемлем тогда, когда он обладает душой демократа, а демократ, когда у него душа аристократа. Евразийство должно гармонически и плодоносно соединить в себе начала аристократии и демократии (демотизма)»6.
Евразийская демотия обязательно предполагает бытовое народоправство и народотворчество. Через неё политика и культура соединялись в единое целое. Евразийцы понимали всю необходимость подобного соединения для создания прочной цивилизационной модели «Россия-Евразия». Строительство автаркического мира предполагалось начать с уважения достоинства и права своего языка и своей культуры. Важное значение, в своей демотической концепции, евразийцы придавали моде, развитие которой имеет не только узкокультурный, а ещё и политический смысл. П.Н. Савицкий указывал, что «нужно преодолеть то пренебрежительное отношение к моде, которое и сейчас ещё господствует в части русской интеллигенции. Пора перестать считать моду выражением одной лишь суетности и легкомыслия. Мода есть великая социальная сила, ярче, чем что другое, свидетельствующая о природе человека, как существа общественного»7. Евразийская цивилизация должна стать притягательной для всего остального человечества, и здесь мода, формы досуга и прочее играют выдающуюся роль. Евразийский политический и культурный идеал должен быть художественно проиллюстрирован. Необходимо создать и поддерживать собственные, независимые от внешнего мира центры моды, самостоятельные образцы моделей костюмов, разрабатывать новые стили, сочинять сверхмодную музыку, выдумывать оригинальные танцы и т.п. Евразийцы сетовали, что, к сожалению, государство и общество обращают на это слишком мало внимания, а между тем это поможет преодолеть «комплекс второсортности», осознать свою мировую роль. С этой целью государство особой заботой должно окружить киноискусство, ни в коем случае не экономить на нём. Евразийцы были убеждены - Россия может выиграть битву с Западом за вкусы и пристрастия молодых людей, но для этого необходимо проявить максимум радикализма в культуре и искусстве, отказаться от «архаизаторства»8. По словам того же Савицкого, «евразийскую моду нужно строить заново, не ставя себя в зависимость от тех или иных образцов прошлого. Нужно поднять волну художественного вдохновения, которая позволила бы создать действительно самостоятельные центры распространения моды»9.
На преодоление провинциализма была направлена, в конечном счёте, и евразийская национально-политическая концепция. Отдельные евразийские народности для сохранения своей культурной и ценностной идентичности должны преодолеть свой «комплекс второсортности», составив цельное соборное единство и континентальное братство. При этом евразийцы, особенно левой ориентации, предлагали при решении национального вопроса воспользоваться опытом СССР, как «образца для организации всемирного единства народов»10.
Обратимся теперь непосредственно к вопросу о том, какие властные механизмы и структуры евразийцы предлагали создать для осуществления своего замысла «государственной демотии». Существует, по меньшей мере, два варианта государственного устройства «по евразийски». Но общее, что роднит их при взгляде на природу государства, - это точка зрения о необходимости прямого участия самых низших территориальных структур в управлении государственным целым. Евразийцы полагали, что естественной «клеткой» России как государственного образования должен стать каждый город с прилегающей территорией, которая связана с ним культурно и экономически. Эту государственную монаду они называли «округом». «Округ» есть центр, в котором выполняются основные функции государства; именно на этом уровне население может наиболее эффективно влиять на политику правящего слоя. Государство должно стать именно «союзом автономных округов»11. Округ можно назвать «советом» или «крупной волостью». Для округа или совета нужна в первую очередь, определённая территория (месторазвитие), на которой вырастает производственный процесс, организуется связанный с ними совместный труд. Как полагали евразийцы, очень желательно иметь центром такого округа, «совета» или «крупной волости» город или крупный посёлок городского типа. Городской элемент поможет превращению всего района в «естественную клетку евразийского государства», «первоначальный орган советской власти»12.
В свою очередь, округ евразийцы предлагали разделить, на «мелкие волости» (в сельской местности) или районы (в городе). Необходимо обеспечить единообразие административного деления города и деревни, что, в конечном счете, определит равнопредставленность их представителей в органах государственной власти. Ряд округов образуют края или области, которые формируются по экономическим, культурным, национальным признакам. Функции управления этими областями обеспечиваются лицами из числа делегированных окружными государственными структурами. Эти лица образуют областные или краевые «совещания», которые в своих компетенциях стоят ниже окружных органов государственной власти. Очевидно, что евразийцы доказывали свой «демотизм» концентрацией значительной части государственной власти именно в округах, даже в ущерб власти областной. Евразийцы специально оговаривали, что областные органы власти «не должны являться средостением между округом и государственным центром»13. Высшим органом округа они намеревались сделать окружной съезд, делегаты которого избирались бы ежегодно на альтернативной основе. Съезд окружных депутатов должен будет жёстко контролировать в течение года работу всех прочих окружных органов власти. Съезд избирает председателя окружной управы или окружного старосту и двух его заместителей. При управе организуются департаменты или отделы. Их руководители назначаются председателем окружной управы. Назначение начальников отделов, имеющих стратегическое значение для всего государства (полиция, юстиция) согласовывается с центральной властью. Председатели отделов могут являться членами управы с совещательным голосом, а если решения принимаются в отношении указанных отделов - то с решающим.
Во время съезда председатель управы отчитывается перед съездом. Евразийцы указывали на необходимость ротации председателей управы, с тем, чтобы работа управы приобретала необходимый динамизм.
В сельских волостях население избирает старосту, который окончательно утверждается в своей должности начальником окружной управы. При старосте функционирует волостная канцелярия. Деятельность старост контролируется управой и её председателем. В случае необходимости, как считали евразийцы, можно дать волостям больше самостоятельности.
Различие двух вариантов евразийского государственного устройства касалось моделирования органов власти на федеральном уровне. Первый вариант предусматривал, что наиболее оптимальным будет такой порядок, что всем государством должен руководить «государственный старшина», который избирается сроком на 3 года (с возможной баллотировкой на новый срок) на Всероссийском съезде окружных депутатов, на котором каждый округ представлен одним голосом. Съезд избирается на три года и вырабатывает общие принципы государственной политики, заслушивает отчёты всех прочих федеральных государственных органов. Кроме государственного старшины, Съезд окружных депутатов избирает на 3 года Центральный исполком или «Верховный Союзный совет», который насчитывает 300 членов. Состав исполкома включает представителей научно-технических и идеологических сил, а также делегатов от округов. Из числа указанных представителей половина состоит в списках, составленных правящей партией, а другая половина - в списках, рекомендованных профессиональными и творческими союзами. В эти списки не обязательно могут входить члены съезда. Центральный исполком должен быть объявлен высшей законодательной властью.
Государственный старшина наделяется в евразийской концепции президентскими функциями. Он является верховным главнокомандующим, представляет страну за рубежом. Он назначает министров или «комиссаров». Назначение руководителей «технократических» министерств и ведомств должно быть согласовано с соответствующими профессиональными организациями. Если возникает конфликт между государственным старшиной и съездом, то последний распускается, проводятся альтернативные выборы и спорный вопрос обсуждается на новом съезде, который и принимает окончательное решение.
Очевидно, что в представленной евразийской «конституции» закреплены широкие полномочия низовых и самых высших органов государственной власти. Народные массы получают возможность непосредственно или через своих доверенных лиц принимать участие в управлении государством, но подобная «демотия» уравновешивается существенными полномочиями государственного старосты.
В программе федеративного строительства также проявлялся демотический характер евразийской концепции государства. Советское федеративное устройство трактовалось евразийцами неоднозначно. Оно есть порождение коммунистической идеологии, и, вместе с тем, сами коммунисты не могут обойтись без этой «бутафории». Евразийцы предлагали дополнить советский федерализм рядом новых оснопополагающих принципов. В частности, в духе того, о чём мы писали чуть выше, евразийцы намеревались существенно расширить права и полномочия низовых звеньев федерации. Основной недостаток советского федерализма им виделся в том, что он «в наиболее общих государственных вопросах общегосударственные интересы целого ставит впереди интересов его отдельных частей»14. Это делает советскую федеральную систему ограниченной и весьма условной. В ней подавляются начала самоуправления и автономии. Она зиждется на тоталитарном господстве государства, его активном вмешательстве в общественную жизнь, приводящем к полному устранению элементов местного самоуправления, ликвидации земств, свободных университетов, вольных городов, независимой церкви и т.д. Все перечисленные образования либо ликвидируются вообще, либо «пристёгиваются к колеснице» государственной машины.
И всё же евразийцы, в частности Н.Н. Алексеев, предлагали второй вариант государственного устройства, весьма близкую советской, но с существенными дополнениями. На низшем (окружном) уровне модель Н.Н. Алексеева повторяет первый, выше уже приведённый вариант государственного управления, но на федеральном уровне имели некоторые различия с первым вариантом. Повторялся принцип делегирования окружными советами представителей в высший законодательный орган евразийской федерации. Но здесь нет Съезда окружных депутатов, а представители округов делегируются сразу в Верховный Совет. Но этот высший орган законодательной власти будет состоять не только из депутатов от округов. В нём, кроме того, должна быть отражена воля отдельных евразийских народов, а также квалифицированное мнение специалистов-«технократов» и партийного актива. Н.Н. Алексеев предлагает создать не двухпалатный, а трехпалатный Верховный совет, состоящий из, во-первых, Союзного Совета, в который входили бы делегаты от округов - основной «клетки» или «монады» евразийского государства, во-вторых, Совета национальностей, в который войдут представители отдельных евразийских этнических групп, и, в-третьих, Экспертный Совет, куда войдут технократы, партийные идеологи, учёные-экономисты, выдающиеся юристы и т.д., наиболее известные профессионалы-управленцы. В предложенной Алексеевым модели нет «государственного старшины», он заменяется Президиумом Верховного совета, полномочия которого значительны. В частности, Президиум наделён правом «последних решений»15. При этом Н.Н. Алексеев признаёт, что управление государством и структура политической власти не должны являться догмой, необходимо постоянное творчество в области политических форм.
Евразийцы, будучи сами убеждёнными «федералистами» и, несмотря на своё общее отрицание советской модели федерализма, предлагали заимствовать у Советов «принцип заступления» одного органа другим, который резко противоречит принципу разделения властей в государстве западной демократии. Начало заступления, когда полномочия разных уровней исполнительной власти не только дополняются, но и пересекаются, - содержат потенциал широкой административной децентрализации. Советская политическая система допускает существование множества самостоятельных «центров власти в автономных областях и республиках и в республиках союзных»16. Вместе с тем, проведение в жизнь данного принципа должно сопровождаться осмотрительностью, ибо «крайнее проведение системы заступления одного органа другим равносильно законодательной анархии» и потому «для упрочения в государстве порядка и законности следует принципиально ограничить принцип заступления, не отменяя его»17. В самом деле, в случае ослабления влияния коммунистической партии автономность исполнительных органов могла привести к ещё большей децентрализации власти. Выход из указанной дилеммы предлагается следующий - нижестоящий орган имеет право заступать вышестоящий во всех вопросах, кроме тех, которые являются исключительной компетенцией вышестоящего органа.
Евразийцы предлагали при строительстве континентального государства исходить из интересов всех наций и этнических групп Евразии и, одновременно, решительно отвергали сепаратистский лозунг «самоопределения всех национальностей». Этот лозунг разъединяет народы, сеет национальную рознь. Вообще, в евразийской концепции государства национальный принцип не является высшей ценностью. Упор должен быть сделан не на строительстве национальных автономий, а на развитии автономий административных, которые будут базироваться на широких государственных правах округов. По словам Н.С. Трубецкого, «нормой русской политики должно быть следующее положение: полная культурная автономия народов России, но не разложение их на самостоятельные политические единства, враждебные друг другу и питающие дух национального партикуляризма и сепаратизма»18. В конечном итоге российский федерализм должен перейти из национального в областной, краевой или даже окружной. Трубецкой был уверен, что советская политико-административная система номинально вполне подходит для этого процесса, т.к. она соединяет в себе возможность истинно народного самоуправления и единообразие построения государственных структур. Как отмечает один из лидеров евразийства, «за однородность политического строения советов следует держаться, как за великое преимущество»19.