Дартмутские советско-американские встречи "злейших" врагов. Мемуары Рокфеллера
На встречах с Рокфеллером премьер Косыгин предложил США вместе осваивать газовые месторождения и строить АЭС. Большой прорыв произошел, когда мы выступили в качестве одного из ведущих американских банков по финансированию миллиардной советской закупки зерна в 1971 году . В ноябре 1972 года «Чейз» получил разрешение создать представительский офис — он был первым американским банком, получившим лицензию. Местом нахождения офиса был дом №1 по площади Карла Маркса. Официальное открытие бизнеса состоялось в мае 1973 года. Сначала я предложил послу Анатолию Добрынину, чтобы мы назначили Джеймса Биллингтона главой отделения.
Оригинал взят у alliruk
в Российско-американские сюжеты
Вот список дартмутских конференций:
- Dartmouth I - Hanover, New Hampshire , USA, October 29-November 4 1960
- Dartmouth II - Нижняя Ореанда, Крым, СССР, 21-28 мая 1961 года May 21-28, 1961
- Dartmouth III - Andover, Massachusetts , USA, October 21-27, 1962
- Dartmouth IV - Ленинград, СССР, 21-31 июля 1964 года
- Dartmouth V - Rye, New York , USA January 13-18, 1969
- Dartmouth VI - Киев, Украина, СССР, 12-16 июля 1971 года
- Dartmouth VII - Hanover, New Hampshire, USA, December 2-7, 1972
- Dartmouth VIII - Тбилиси, Грузия, СССР, 21-24 апреля 1974 года
- Dartmouth IX - Москва, СССР, 3-5 июня 1975 года
- Dartmouth X - Rio Rico, Arizona , USA, April 30-May 2, 1976
- Dartmouth XI - Юрмала, Латвия, СССР, 8-13 июля 1977 года
- Dartmouth XII - Williamsburgh, Virginia , USA, May 3-7, 1979
- Dartmouth Leadership Conference - Bellagio , Italy, May 22-26, 1980
- Dartmouth XIII - Москва, СССР, 16-19 ноября 1981 года
- Dartmouth XIV - Hanover, New Hampshire, USA, May 14-17, 1984
- Dartmouth XV - Баку, Азербайджан, СССР, 13-17 мая 1986 года
- Dartmouth XVI - Austin, Texas , USA, April 25-29, 1989 [ 15]
- Dartmouth XVII - Ленинград, СССР, 22-27 июля 1990 года
Конференции начались в разгар "холодной войны", и их целью было создать формум для интеллектуалов, способный выдвинуть и обсуждать мирные инициативы. Считалось, что в этих встречах участвовали только представители неправительственных организаций (и только двух стран - никакие европейцы к участию не приглашались).
Финансирование встреч осуществляли фонды Форда и Кеттерлинга (США), а также советский фонд мира и Институт США (позже Институт США и Канады) АН СССР. Среди участников были Евгений Примаков и Георгий Арбатов, Дэвид Рокфеллер и Збигнев Бжезинский... Основателем конференций считают Нормана Казенса, журналиста и редактора Saturday Review, известного либерала и антивоенного активиста. В день, когда США сбросили атомную бомбу на Хиросиму, он написал и опубликовал в своем издании статью, где выразил сожаление об использовании такого оружия против людей. Позднее он привозил в США хибакуся (переживших атомную бомбардировку) и старался обеспечить им квалифицированное лечение.
Норман Казенс
Первая встреча состоялась в Дартмутском колледже, отчего и возникло название последующих (хотя места проведения постоянно менялись). Хотя предполагалось ежегодное проведение конференций, в период обострения двусторонних отношений были пропуски по несколько лет.
В 1981 году появились специальные группы по обсуждению конкретных вопросов (specialized task forces), но конференции продолжались и в "большом формате". После окончания "холодной войны", распада Советского Союза встречи продолжались - теперь с представителями России, но фокус внимания сдвинулся на ситуацию в бывших советских республиках. В частности, на "новых" Дартмутских конференциях обсуждали гражданскую войну в Таджикистане и Нагорный Карабах.
Честно говоря, мне не удалось найти доказательств действенности этих встреч, помимо поддержания человеческих контактов между представителями элиты двух стран. Что ж, вероятно, это тоже достойный результат...
Один из председателей Дартмутских конференций Дэвид Рокфеллер, внук основателя "Стандарт Ойл" и многолетний председатель Совета по внешней политике (CFR)
Евгений Примаков в годы начала Дартмутских встреч
Тексты ниже - в основном выдержки из мемуаров участников старых и "новых" Дартмутских конференций.
Что касается Дартмутских встреч, то они регулярно проводились для того, чтобы обговаривать и сближать подходы двух супердержав по вопросам сокращения вооружений, поисков выхода из различных международных конфликтов, создания условий для экономического сотрудничества. Особую роль в организации таких встреч играли два института - ИМЭМО и ИСКАН с нашей стороны, у американцев - группа политологов, отставных руководящих деятелей из госдепартамента, Пентагона, администрации, ЦРУ, действующих банкиров, бизнесменов. Долгое время американскую группу возглавлял Дэвид Рокфеллер, с которым у меня сложились очень теплые отношения. У нас - сначала Н.Н.Иноземцев, а затем Г.А.Арбатов. Активно участвовали в Дартмутских встречах В.В.Журкин, М.А.Мильштейн, Г.И.Морозов. Я вместе с моим партнером Г.Сондерсом, бывшим заместителем госсекретаря США, были сопредседателями рабочей группы по конфликтным ситуациям. Нужно сказать, что мы значительно продвинулись в выработке мер нормализации обстановки на Ближнем Востоке. Естественно, что все разработки обе стороны докладывали на самый «верх».
Встречи происходили и у нас, и в Штатах. Появлялась столь необходимая и непросто достигаемая по тем временам человеческая общность. Так, во время проведения встречи в Тбилиси в 1975 году родилась идея пригласить американцев и наших в грузинскую семью. Я предложил пойти на ужин к тете моей жены Лауры Васильевны - Надежде Васильевне Харадзе. Профессор консерватории, в прошлом примадонна Тбилисского оперного театра, она жила, как настоящие грузинские интеллигенты, довольно скромно, поэтому одолжила у соседей сервиз, и в результате весь дом, конечно, знал, что в гости к ней приедет сам Рокфеллер. Кстати, там были и чета Скоттов, который, будучи сенатором, выступил с инициативой импичмента президенту Никсону, и бывший представитель США в ООН Чарльз Йост, и главный редактор журнала «Тайм» Дановен. Спросили разрешения у Шеварднадзе, который был первым секретарем ЦК Компартии Грузии, - в те времена это был далеко не жест вежливости - и, получив его согласие, двинулись в гости.
Квартира Надежды Васильевны на четвертом этаже, лифта в доме не было, стены подъезда городские власти не успели к нашему приезду побелить и нашли «оригинальный» выход - вывернули электрические лампочки. Мы поднимались во тьме, но подсвет был на каждом этаже - совсем как в итальянских кинокартинах, и нас ждала одинаковая сцена: открывались двери каждой квартиры и нас молча рассматривало все ее население - от мала до велика.
Вечер удался. Прекрасный грузинский стол, пели русские, грузинские и американские песни. Рокфеллер отложил вылет своего самолета и ушел вместе со всеми в три часа утра, и даже помог хозяйке вымыть посуду. Позже он мне много раз говорил, что этот вечер запомнился ему надолго, хоть вначале недооценил искренность хозяев и, может быть, даже считал все очередной «потемкинской деревней». Он даже подошел к портрету Хемингуэя, висевшему на стене над школьным столиком моего племянника Сандрика, и, отодвинув портрет, убедился, что стена под ним выцвела - значит, не повесили к его приходу.
В Тбилиси Рокфеллер пользовался особой популярностью. Тэд Кеннеди, который одновременно с нашей группой был в столице Грузии, жаловался, что стоило ему появиться на улице, как все вокруг кричали: «Привет Рокфеллеру!»
Надо сказать, что Рокфеллер тесно связан с Дартмутом - вся их семья училась и учится в этом колледже, там многое можно узнать о знаменитой фамилии.
* * * * *Оригинал взят у vbulahtin в Русские, как я обнаружил, были удивительно чувствительными к критике их режима Соединенными Штатами.
<...> Сейчас несколько отрывков из мемуаров Рокфеллера:
<...> Несмотря на то, что я не испытывал абсолютно никакой симпатии к этим режимам, я считал, что банк должен с ними работать.
На протяжении своей карьеры в «Чейзе» я никогда не колебался в отношении встреч с лидерами стран, являвшихся наиболее воинственными и упрямыми идеологическими противниками моей страны, и с правителями, деспотический и диктаторский стиль которых лично я презирал, от Хуари Бумедьена из Алжира до Мобуту Сесе Секо - правителя Заира; от генерала Аугусто Пиночета из Чили до Саддама Хусейна из Ирака.
Я встречался с ними всеми.
Я имел продолжительные разговоры с маршалом Тито из Югославии, президентом Румынии Николае Чаушеску, генералом Войцехом Ярузельским из Польши и генералом Альфредо Стресснером из Парагвая.
Сидел на продолжительных переговорах со всеми современными лидерами расистской Южной Африки Генриком Фервурдом, Б. Дж. Форстером, П.В. Бота и позже - с более просвещенным лидером Ф.В. де Клерком. Упорно вел длительные беседы с Чжоу Эньлаем и другими высшими руководителями Китая в то время, когда еще бушевала культурная революция, участвовал в дебатах практически с каждым из лидеров Советского Союза: от Никиты Хрущева до Михаила Горбачева, и совсем недавно встречался с Фиделем Кастро во время его визита в Нью-Йорк в 1996 году.
Осуждавшие меня заявляли: «Дэвид Рокфеллер никогда не встречался с диктатором, который ему не нравился». Однако никогда за более чем четыре десятилетия частных встреч с зарубежными лидерами я не уступал их точке зрения, если был с ними не согласен. Напротив, использовал эти встречи, чтобы указывать уважительно, но твердо на пороки в их системах, как я их видел, и защищал достоинства своей собственной системы.
Мои контакты с Советами начались в 1962 году, когда меня пригласили участвовать в конференции представителей американской и советской общественности. Инициированные Норманом Казинсом, издателем «Сатердей ревью», «Дартмутские встречи», как стали называться эти конференции, представляли собой одну из нескольких инициатив периода холодной войны, предназначенных для улучшения взаимопонимания между двумя сверхдержавами путем встреч лицом к лицу и диалога.
Ценность этих конференций была доказана уже на первой, которую я посетил и которая проходила в Эндовере, штат Массачусетс, в конце октября 1962 года.
В разгар кубинского ракетного кризиса участники продолжали свои заседания в то время, как две наши страны стояли лицом друг к другу в беспрецедентной и пугающей ядерной конфронтации.
Обе стороны видели, что пришло время сделать шаг назад от порога атомного уничтожения и искать другие пути продолжения соперничества. Следующая Дартмутская конференция проходила двумя годами позже в Ленинграде, и именно во время этой поездки моя дочка Нива и я встретились с Никитой Хрущевым, Первым секретарем советской Коммунистической партии. Идея этой встречи фактически принадлежала У Тану, Генеральному секретарю Объединенных Наций, который обозначил ее на приеме, который я устроил для высшего руководства ООН в Покантико. Когда я сказал ему, что планировал поездку в Ленинград, Генеральный секретарь заметил, что, по его мнению, высшее советское руководство может извлечь пользу из общения с американским банкиром.
Личная встреча с Хрущевым во время моей поездки в Россию может в каком-то смысле оказать помощь улучшению отношений между двумя сверхдержавами.
У Тан согласился уведомить Хрущева об этом, однако я не слышал ничего определенного об этой встрече до отъезда в Ленинград в конце июля. Через день после приезда делегации на Дартмутскую конференцию я получил сообщение из Кремля с приглашением на встречу на следующий день в Москве. Чтобы попасть туда вовремя, Нива и я отправились на ночном поезде под внимательным наблюдением агента КГБ, который был участником конференции.
Москва в те дни была городом контрастов.
Хрущев заявлял, что СССР превзойдет Соединенные Штаты по объему валового национального продукта, однако он сделал это заявление в городе, погрязшем в экономическом застое и страдающем от десятилетий отсутствия заботы и внимания. Элегантные здания, оставшиеся со времен царизма, стояли неокрашенные и неотремонтированные; офисные здания и многоквартирные дома, построенные позднее, во время сталинской эпохи, выглядели убогими и неприветливыми. Имелись немногочисленные автомобили, однако центральные полосы на широких основных магистралях были открыты для проезда несущихся с большой скоростью лимузинов ЗИЛ, построенных в России и перевозящих членов Политбюро по официальным делам. Люди стояли в длинных очередях, чтобы купить скудные количества некачественных продуктов, а полки в универсальных магазинах практически были пустыми. Во время этой своей первой поездки в сердце советской империи я начал сомневаться в экономической мощи страны, которая была предметом хвастовства Хрущева.
Для советской пропагандистской машины семья Рокфеллеров всегда была «капиталистическим врагом номер один». Несколькими годами раньше «Правда» опубликовала книгу обо мне и четырех моих братьях под заголовком «Всегда по колено в крови, всегда шагая по трупам». Статья, опубликованная примерно в то же время в выходящем на английском языке журнале «Новое время», заявляла, что «из всех династий миллиардеров, правящих в мире, наиболее мощной является династия Рокфеллеров». Идея заключалась в том, что, заработав огромные прибыли на нефти во время Второй мировой войны, мы затем вложили эти деньги в вооружение и захватили контроль над изготовлением атомного оружия. Тот факт, что Рокфеллеровский фонд способствовал спасению Энрико Ферми, Лео Сцилларда и Эдварда Теллера от европейских фашистских режимов в 1930-е годы, приводился в качестве доказательства того, что наша семья намеревалась раздувать холодную войну для повышения наших личных прибылей.
Всего за несколько месяцев до моего приезда в Москву газета «Известия» писала в редакционной статье, что, будучи председателем правления Музея современных искусств, я рекламировал декаданс, чтобы развращать население: «Под руководством Рокфеллеров абстрактное искусство используется для того, чтобы играть определенную политическую роль, отвлекать внимание мыслящих американцев от реальной жизни и оглуплять их».
На протяжении многих лет я встречался со многими русскими, которые были убеждены, что мои братья и я представляли собой клику, которая за сценой дергает за ниточки, управляющие американской внешней политикой.
Советы не имели представления о том, каким образом функционирует плюралистическая демократия, и считали, что избранные официальные лица, вплоть до президента Соединенных Штатов включительно, являются лишь марионетками, действующими по ролям, которые им диктовали реальные «хозяева власти», в данном случае моя семья.
Нередко советские официальные лица просили меня «сказать вашему президенту о предоставлении нам в торговле статуса наибольшего благоприятствования» или говорили о других проблемах, считая, что для их решения достаточно лишь моего слова.
Я пытался объяснить, что Соединенные Штаты управляются иным способом, и я не обладаю такого рода властью, однако было ясно, что они мне не верили.
В послеобеденные часы 29 июля потрепанный «Фиат» российского производства взял Ниву и меня из нашей гостиницы и отвез нас за высокие красные усеянные бойницами кремлевские стены в довольно простую и скромно меблированную комнату в скромном здании, которое использовалось Лениным. Его преемники имели там свои кабинеты, пытаясь, как я полагаю, создать впечатление, что они приносят жертвы во имя пролетариата.
Встреча была разрешена мне одному, однако когда Хрущев приветствовал нас в приемной, я спросил, не может ли Нива остаться, чтобы делать записи. Я думал, что для меня будет важно иметь запись беседы, а для нее это будет памятным событием. Хрущев любезно согласился. Нас было всего четверо: Нива, я, Хрущев и его отличный переводчик Виктор Суходрев, который родился в Бруклине и переводил для советских лидеров. Мы сидели на жестких деревянных стульях с прямыми спинками вокруг большого, покрытого лаком дубового стола. Хрущев - с одной стороны, Нива и я - напротив него. Суходрев сидел в торце стола между нами. В комнате почти не было украшений, помимо большого портрета Ленина, который занимал доминирующее положение. В ходе последующей беседы раз или два я поднял глаза и увидел, что Ленин неодобрительно смотрит на меня.
Хотя в отношении внутренних репрессий в Советском Союзе при Хрущеве произошло определенное потепление, что было благоприятным изменением сравнительно с невероятно жестоким режимом Сталина, Хрущев по-прежнему воспринимался как неотесанный грубиян, снявший ботинок в ООН, чтобы стучать им по столу, прерывая речь британского премьер-министра Гарольда МакМиллана, осуждавшего действия Советов. Я думал о том, как Хрущев будет вести себя во время нашей встречи, поскольку она не будет лишена серьезного символизма, когда «принц капитализма», как некоторые называли меня, встретится с современным «царем всея Руси». Я начал с любезностей и предложил ему в качестве подарка две гравюры Гранта Вуда, считая их вполне американскими и достаточно близкими к апробированному советскому вкусу, с тем, чтобы он не воспринял их враждебно. На протяжении нашей встречи, которая продолжалась более двух часов, не было никаких телефонных звонков или каких-то других помех.....
* * * * *
В 1971 году основную ответственность за финансирование этих конференций принял на себя Фонд Кеттеринга с дополнительной поддержкой Рокфеллеровского фонда и Фонда Лилли. В то время, когда американские и советские дипломаты обсуждали договоры, касающиеся оборонных расходов и систем противоракетной обороны, Дартмутские встречи стали рассматривать в официальных кругах как Москвы, так и Вашингтона в качестве серьёзного форума, который мог внести вклад в более широкий диалог. Из списка американских участников исчезли знаменитости, и они были заменены специалистами по советским делам, такими как Джеймс Биллингтон, Ричард Гарднер и Поль Уорнке; учеными, такими как Поль Доти из Гарварда и Гарольд Агню из Лос-Аламосской лаборатории; и бизнесменами, компании которых имели интересы в Советском Союзе, такими как генерал Джеймс Гэвин из «Артур Д.Литтл», Г.Уильям Миллер из «Тектрона» и Уильям Хьюитт из «Джон Дира». Также принимал участие в конференциях ряд сенаторов США, включая Фрэнка Черча, Марка Хэтфилда, Хью Скотта и Чарльза (Мака) Мэтайаса.
Сходные изменения произошли и на советской стороне. Местные российские светила и фигуры литературного мира были заменены членами Верховного Совета, государственными чиновниками высокого уровня, известными учёными, специализировавшимися в области изучения Европы, Северной Америки и Ближнего Востока, и вышедшими в отставку военными. Главную ответственность за состав советской группы в начале 1970-х годов нёс Георгий Арбатов, глава Института США и Канады Академии наук СССР.
Во время Киевской встречи летом 1971 года я попросил Георгия Арбатова прогуляться со мной. предложил, чтобы мы начинали каждую конференцию с короткого заседания, непосредственно за которым происходили встречи в малых группах, где обсуждались бы специфические вопросы, такие, как оборонные расходы и торговля. Арбатов согласился, и мы приняли этот новый формат для всех последующих конференций. Вскоре после этого Фонд Кеттеринга попросил меня принять на себя больший набор обязанностей по организации этих встреч, на что я согласился.
Результатом нового формата встреч и участия опытных и знающих лиц из обеих стран были дискуссии по существу, оказавшие прямое влияние на советско-американские торговые переговоры в первой половине 1970-х годов.
Дартмутские встречи предоставили мне возможность познакомиться с рядом русских в неформальной обстановке. На меня произвели особое впечатление Евгений Примаков, который позже стал министром иностранных дел России, и Владимир Петровский, ставший заместителем Генерального секретаря ООН.
Большой прорыв произошел, когда мы выступили в качестве одного из ведущих американских банков по финансированию миллиардной советской закупки зерна в 1971 году. На следующий год мы начали дискуссии с советскими властями по вопросу об открытии представительства в Москве. В ноябре 1972 года «Чейз» получил разрешение создать представительский офис — он был первым американским банком, получившим лицензию.
Местом нахождения офиса был дом №1 по площади Карла Маркса. Официальное открытие бизнеса состоялось в мае 1973 года. Сначала я предложил послу Анатолию Добрынину, чтобы мы назначили Джеймса Биллингтона главой отделения. Джеймс — специалист по России, свободно говорил по-русски и работал в это время в «Чейзе» в качестве советника по вопросам Советского Союза (позже он занял пост главы Библиотеки Конгресса).
Гала-прием в гостинице «Метрополь», посвящённый открытию офиса «Чейза», имел огромный успех, в том числе и с точки зрения количества собравшихся. Мы пригласили каждого коммунистического функционера в Москве; они кишели, как саранча, и в течение буквально нескольких минут столы, покрытые деликатесами, импортированными из-за рубежа, буквально были обобраны дочиста, не осталось также ни капли жидкости в бутылках вина и водки. Вскоре после этого Советы дали разрешение открыть представительские офисы в Москве «Сити-бэнк» и нескольким другим американским банкам. Хотя советский рынок никогда не приобрел значения ни для одного из наших банков, однако нельзя отрицать символическое значение того, что «Чейз» — «банк Рокфеллера» — оказался первым финансовым учреждением США в Советском Союзе.
Я приезжал в Москву почти ежегодно на протяжении 70-х годов: на Дартмутские встречи или по делам банка. Главным лицом, через которое осуществлялись мои связи с правительством, в это время был Алексей Косыгин, одна из наиболее значимых политических фигур в СССР. Косыгин принимал участие в перевороте, в результате которого был смещён Никита Хрущев в 1964 году. Высокий худощавый человек с печальным лицом, Косыгин был талантливым менеджером, делавшим чудеса, управляя неподатливой советской экономикой. К моменту нашей встречи он проиграл в борьбе за власть в Кремле руководителю Коммунистической партии Леониду Брежневу и был назначен на подчиненное положение премьера — главного операционного директора советской экономики.
В то время как мой разговор с Хрущевым был спором по поводу относительных достоинств наших идеологий и философий, мои беседы с Косыгиным всегда носили прагматический характер и были ориентированы на деловые вопросы. В ретроспективе содержание этих дискуссий было весьма информативным из-за того, что они касались потенциальных экономических взаимоотношений между Соединенными Штатами и СССР.
Я впервые встретился с Косыгиным летом 1971 года после Дартмутской встречи в Киеве. Это была моя первая поездка в Москву после памятной встречи с Хрущёвым. Я обнаружил, что советская столица за прошедшие годы значительно изменилась.
Акцент, который делал Косыгин на производство товаров для потребительского сектора, привёл к тому, что на улицах стало больше автомобилей, более доступной стала одежда и другие товары. Везде осуществлялись крупные проекты строительства дорог, а в Москве система метро представляла собой чудо — современное, чистое, удобное и дешевое. Сама Москва была относительно чистой и без мусора. Хиппи и люди с длинными волосами в основном отсутствовали.
Я был членом Дартмутской делегации и нанёс визит вежливости Косыгину в его кремлевском кабинете. Мы провели основную часть времени, разговаривая о торговле, и Косыгин призвал нашу группу к работе для «снятия барьеров» в Соединенных Штатах, которые препятствовали торговле с СССР.
Было ясно, что Советы желают расширения торговых отношений. Наша вторая встреча совпала с открытием офиса «Чейза» в мае 1973 года. Косыгин был обрадован этим событием и проявлял оптимизм в отношении того, что препятствия, мешающие улучшению торговли между США и Советским Союзом, будут теперь сняты. Он сосредоточивал внимание на разведке крупных газовых месторождений в Сибири, в какой-то момент, размахивая указкой, показал стратегические месторождения на висящей на стене карте. «В экономическом отношении, — говорил он, — мы готовы идти дальше, однако мы не знаем, насколько далеко пойдут Соединенные Штаты».
К 1974 году в круге вопросов, которые занимали Косыгина, произошел явный сдвиг. Это был наш наиболее изобилующий техническими моментами, экономически ориентированный диалог. Он выразил глубокую озабоченность в отношении повышения цен на нефть со стороны ОПЕК и того воздействия, которое это оказывало на американский доллар, а также на европейские и японские платежные балансы. Он внимательно выслушал мой анализ последствий развития этих тенденций. Мы обсудили относительные достоинства альтернативных источников энергии, таких, как уголь и атомная энергия.
Косыгин сказал, что он убежден, что западные страны столкнутся с трудностями в плане снижения своего энергопотребления, а нахождение эффективных решений потребует годы. Премьер предположил, что развитие атомной энергетики в конечном счете понизит стоимость нефти. Затем он спросил: пошел бы «Чейз» на помощь в финансировании и строительстве ядерных электростанций в России, которыми бы совместно владели Соединенные Штаты и СССР? Я был поражен этим революционным предложением, поскольку это показывало, насколько важными были для Советов как американские инвестиции, так и технология, и насколько далеко они готовы были пойти, чтобы получить и то, и другое.
Косыгин завершил нашу встречу, сказав, что «история покажет неправоту тех, кто пытается препятствовать развитию новых отношений между Соединенными Штатами и СССР», и что «руководство Советского Союза верит в руководство Соединенных Штатов, и они единодушны в своем желании найти новые пути для развития новых отношений между нашими странами».
На каждой из первых трёх встреч Косыгин был настроен оптимистично и открыто, предлагая потенциальные области сотрудничества и способы, которыми можно развивать общие проекты. Наша встреча в апреле 1975 года прошла по-иному. После принятия поправки Джексона-Вэника и осуждения Брежневым непредоставления Америкой СССР статуса наибольшего благоприятствования в торговле Косыгин перешёл к конфронтационному стилю общения, который я никогда не чувствовал ранее.
Я бросил ему вызов, спросив: «Если Советский Союз действительно собирается стать мировой экономической державой, тогда он должен быть серьёзным фактором в мировой торговле. Как это может быть, если вы не имеете конвертируемой валюты?» Я сказал, что понимаю, что приобретение рублем конвертируемости может создать другие осложнения для СССР, «поскольку ваша идеология требует, чтобы вы резко ограничивали движение людей, товаров и валюты. Каким образом вы можете примирить друг с другом две эти реальности?»
Он смотрел на меня в течение секунды в некотором замешательстве, а потом дал путаный и не особенно адекватный ответ. Ясно, что он никогда серьезно не думал о практических последствиях введения конвертируемой валюты.
Примерно неделю спустя я обедал в ресторане в Амстердаме, когда Фриц Летвилер, управляющий Швейцарским национальным банком, увидел меня и подошел к моему столику. Летвилер сказал, что только что вернулся из Москвы. Он рассказал, что после моего визита Косыгин узнал, что тот был в Москве и пригласил его к себе. Косыгин был обеспокоен моими словами, и они провели два часа, обсуждая последствия конвертируемости валюты для России.
Для Советов не существовало удовлетворительного ответа на заданный мной вопрос. Это четко определяло их дилемму: они не могли стать международной экономической державой без полностью конвертируемой валюты, однако это было невозможно до тех пор, пока они придерживались марксистской догмы и поддерживали репрессивный авторитарный порядок в обществе.
Поскольку "Ай" (гармония) едино с "Ай" (любовь), я решил назвать мое уникальное Будо "Айкидо", так как слово "Айки" достаточно древ-нее. Однако термин, который использовался воинами в прошлом, фун-даментально отличается от того, что использую я.
Айки — это не техника, не способ бороться или нанести пораже-ние врагу. Это путь установить мир и сделать человеческие существа единой семьей.
Секрет Айкидо в том, чтобы слиться в гармонии с движением Все-ленной и привести себя в согласие с самой Вселенной. Тот, кто постиг этот секрет Айкидо, содержит Вселенную в себе самом и может ска-зать: "Я и есть Вселенная".
Меня никогда не заботило, как быстро мой враг способен атако-вать. И это не потому, что моя техника быстрее, чем у моего врага. Это не вопрос скорости. Борьба кончается прежде, чем начата.
Когда враг старается бороться со мной, самой Вселенной, он должен разрушить гармонию Вселенной. Следовательно, с того мо-мента, как он возымел намерение бороться со мной, он уже потер-пел поражение. И безразлично, за какое время — быстро или мед-ленно.
Айкидо — это не-сопротивление. И как не-сопротивляющееся, оно всегда победоносно. Те, у кого ум искривлен и рассогласован, побеждены с самого начала.
Теперь о том, как вы можете выпрямить свой искривленный ум, очистить сердце и достичь гармонии со всем сущим во Вселенной. Прежде всего, вы должны сделать божественным ваше сердце. Это великая Любовь, равно существующая во всех сторонах и во все времена Вселенной. В Любви нет несогласия. В Любви нет врага. Разум несогласованный, предполагающий существование врага, не-совместим с волей Бога.
Те, кто не согласен с этим, не могут пребывать в гармонии со Вселенной. Их Будо есть нечто разрушительное. Это не созидатель-ное Будо.
Следовательно, совершенствоваться в технике, побеждать и проигрывать—это не истинное Будо. Будо не знает поражения. "Ни-когда не проигрывать" означает "никогда не бороться".
Побеждать означает побеждать намерение несогласия в себе самом. Это совершенствует дарованное вам предназначение.
Это не только теория. Вы практикуете это Не смотрите в глаза противнику, или ваш разум потонет в его глазах. Не смотрите на его меч, или вы будете убиты его мечом. Не смотрите на него, или ваш дух будет повергнут... Все, что я должен делать, — это придерживаться такого пути...
Нет врагов для Уэсибы в Айкидо. Вы ошибаетесь, если пола-гаете, что Будо означает иметь противников и врагов и быть силь-ным, чтобы одолевать их. Нет ни противников, ни врагов для ис-тинного Будо. Истинное Будо — быть единым со Вселенной; это значит объединиться с центром Вселенной. В Айкидо необходим разум, служащий умиротворению всех человеческих существ в мире, а не намерение кого-то, кто лишь желает быть сильным или практикуется только в бросках против-ника.
Когда кто-нибудь спрашивает, взяты ли мои принципы Айки-Будо из религии, я отвечаю: "Нет". Мои принципы истинного Будо сами просвещают религии и ведут их к совершенству.
Я спокоен, где бы и когда бы я ни был атакован. Я не имею привязанности к жизни или смерти. Я оставляю все, что есть, Богу. Будь свободен от привязанности к жизни и смерти и сохраняй ра-зум, который оставляет все Ему, не только когда будешь атакован, но и в повседневной жизни.
Истинное Будо — это работа любви. Это труд давать жизнь всем существам и не убивать, не бороться ни с кем. Любовь — это хранитель божественности во всем. Ничто не может существовать без этого. Айкидо — это реализация Любви.
Я не становлюсь компаньоном людям. Кому же я становлюсь компаньоном? Богу. Этот мир не слишком хорош, потому что люди водят компанию друг с другом, говорят и делают глупые вещи. Доб-рые и злые существа составляют единую семью во всем мире. Ай-кидо отвергает любые привязанности; Айкидо не относится к со-бытиям как к добрым или злым. Айкидо поддерживает все сущее в постоянном росте и развитии и служит совершенствованию Все-ленной.
В Айкидо мы контролируем разум противника прежде, чем мы столкнемся с ним. Так мы открываем его другим. Мы идем вперед по жизни с этим привлечением нашего духа... Дух Айкидо — некая любовная атака и некое миротворческое примирение... Любовью мы способны очистить других.
Понимание Айкидо прежде всего как Будо и следование это-му пути служит созданию Мировой Семьи. Айкидо — не для одной страны и не для кого-то в частности. Его единственная цель — выполнять работу Бога.
Будо — это "любящая" защита всего сущего в духе примире-ния. Примирение означает разрешать совершенствовать любое предназначение.
"Следовать Пути" означает быть единым с волей Бога и прак-тиковать ее. Если мы даже слегка отступаем от этого, мы более не на Пути.
Мы можем сказать, что Айкидо — это путь изгнать зло чисто-той нашего дыхания вместо меча. Иначе говоря, превратить зло-намеренный мир в Мир Духа. В этом — предназначение Айкидо. Злые намерения низвергаются в поражении, а Дух возносится в победе. Следовательно, Айкидо приносит плоды в этом мире.
Без Будо нация обращается в руины, потому что Будо — это бытие любовной опеки и источник разумного действия.
Те, кто намерен изучать Айкидо, откроют свои умы, внимая откровениям Бога через Айки, и применят это. Вы поймете вели-кое омовение Айки, примените его и улучшите безо всяких пре-пятствий. Поневоле начнется и рост вашего духа.
Я хочу призвать людей прислушаться к голосу Айкидо. Это не служит исправлению других; это ради исправления вашего соб-ственного разума. Это Айкидо. Это предназначение Айкидо ста-нет и вашим предназначением.
Книга Киссёмару Уэсиба "Айкидо" ("Ходзанся", Токио, 1963), с. 177-181
Стр. 1 из 5
Я был в веселом, почти игривом настроении. Как раз в ту минуту, как я поднес свечку к сигаре, внесли в комнату утреннюю почту. Первая бросившаяся мне в глаза надпись на одном из писем была написана почерком, исполнившим меня радостью. Письмо было от тети Мэри. Ее я любил и уважал больше всех на свете, после своих домашних. Она была идолом моего детства; зрелый возраст, который обыкновенно губит столько юных увлечений, не был в состоянии свергнуть ее с ее пьедестала. Нет, он только оправдал и подтвердил ее право стоять на нем и поместил развенчание ее в число невозможностей. Чтобы показать, как велико было ее влияние на меня, я приведу пример. Давно перестала производить на меня малейшее действие фраза «брось курить», одна только тетя Мэри могла еще расшевелить мою застывшую совесть и пробудить в ней слабые признаки жизни в этом отношении. Но все в этом мире имеет свои пределы. Настал такой счастливый день, когда даже слова тети Мэри перестали трогать меня. Я очень был рад, когда этот день наступил, не только рад, но и благодарен, так как вместе с закатом солнца этого дня исчезла единственная помеха, способная портить мое наслаждение тетушкиным обществом. Ее решение остаться с нами на целую зиму было во всех отношениях приятным известием. Между тем она и после этого благодатного дня так же ревностно, как и прежде, уговаривала меня бросить мою пагубную привычку, но понятно безуспешно. Как только она затрагивала этот вопрос, я сразу делался спокоен, мирно-доволен, равнодушен, абсолютно, каменно-равнодушен. По этому несколько недель ее памятнаго пребывания прошли, как приятный сон, и я чувствовал себя спокойным и удовлетворенным. Я больше наслаждался бы своим любимым пороком, если бы моя милая мучительница сама была курильщицей и защитницей привычки. Один взгляд на ее почерк доказал мне, что я очень жажду видеть ее снова. Я распечатал письмо, заранее догадываясь, что я в нем найду. Ну, конечно, так и есть! Она едет, едет сегодня же с утренним поездом! Я могу ждать ее каждую минуту. «Я страшно счастлив и доволен. - сказал я про себя, - появись теперь передо мной мой самый беспощадный враг и я готов буду исправить все зло, что причинил ему!»
Вдруг дверь отворилась и вошел ободранный, сморщенный карлик. Он был не больше двух футов ростом, на вид ему казалось лет около сорока. Каждая черта его, каждая линия была до такой степени бесформенна, что нельзя было, указывая пальцем на какую-нибудь отдельную часть его тела, сказать: «Вот это явное уродство». Вся эта маленькая особа представляла из себя воплощенное безобразие, смутное, неопределенное. В лице его и в быстрых маленьких глазках было лисье лукавство, злость и подвижность. И вдруг в этом комке человеческих отбросов было какое-то неопределенное, далекое сходство со мной! Оно смутно проявилось во всей его фигуре, в лице, даже в платье, в жестах, манерах и позах этого создания. Это был изумительно верный сколок с меня, изысканно-мерзкая карикатура на меня в миниатюре. Одна особенность сильно и неприятно поразила меня в нем. Он весь был покрыт зеленоватою грибною плесенью, вроде той, которая иногда нарастает на отсыревшем хлебе. Вид его производил тошноту.
Он прошелся по комнате с очень свободным, непринужденным видом и уселся на кукольный стул, не дожидаясь, чтобы его пригласили, бросил шляпу в пустую корзинку, поднял с пола мою старую гипсовую трубочку, раза два постучал мундштуком о коленку, набил трубку табаком из стоявшей около него табакерки и обратился ко мне тоном дерзкого приказания: - Дайте мне спичку!
Я покраснел до корня волос, частью от негодования, но больше потому, что в его поведении было что-то такое, что мне сильно напоминало мое собственное, хотя и в преувеличенном виде, при обращении с близкими друзьями, но никогда, никогда не с чужими, подумал я про себя. Мне хотелось столкнуть пигмея в огонь, но какое-то непонятное сознание законной и непреложной подчиненности его авторитету заставило меня исполнить его приказание. Он поднес спичку к трубке, раза два созерцательно затянулся и заметил с раздражающею фамильярностью:
«Сегодня, кажется, чертовски мерзкая погода!»
Я опять покраснел опять от злости и унижения, так как язык его был опять преувеличенным передразниванием моей манеры говорить в былые дни и даже тон голоса, с раздражающею растяжкою слов, был совершенно в моем небрежном духе. Для меня нет обиды чувствительнее этого насмешливого подражания моей растяжке, недостатку моей речи.
Послушай, ты, мерзкое животное, не дурно бы тебе обращать побольше внимания на свои манеры, иначе я выброшу тебя в окошко!
Человечек улыбнулся с злорадным самодовольством и уверенностью, презрительно пустил в меня несколькими струйками дыма и сказал с еще более искусственной растяжкой:
Потише, по-о-тише! Не особенно-то зазнавайся с лучшими, чем ты.
Меня всего передернуло от этого хладнокровного замечания и в то же время как будто поработило меня на минуту. Пигмей посмотрел на меня несколько времени своими рысьими глазками и затем продолжал особенно насмешливым тоном:
Сегодня ты отогнал от своей двери нищего.
Я строптиво отвечал: - Может быть, отогнал, а может быть, и нет. Почем «ты» знаешь?
Я знаю. Нет дела до того, почем я знаю.
Очень хорошо. Предположим, что я прогнал нищего от двери. Что ж из этого?
О, ничего, ничего особенного; только ты ему солгал.
Я не солгал, т. е. я…
Да, да, ты солгал.
Я почувствовал себя виноватым, в сущности, я чувствовал то же самое гораздо раньше, в то время, когда нищий отошел на какую нибудь сажень от моей двери, порешил теперь сделать вид, что на меня клевещут и сказал:
Это ни на чем не основанная дерзость. Я сказал этому бродяге…
Постой, постой. Ты опять собираешься лгать. Я знаю, что ты ему сказал. Ты сказал, что повар ушел в город и что от завтрака ничего не осталось. Двойная ложь. Ты знал, что повар у тебя за дверью и что за ней же масса провизии.
Эта удивительная точность заставила меня замолчать; я начал ломать голову над тем, откуда этот щенок мог узнать все это. Положим, сам бродяга мог передать ему мой разговор с ним, но каким волшебством узнал он про повара? Карлик снова заговорил:
С твоей стороны было так мелочно, так гнусно отказаться прочесть рукопись этой бедной молодой женщины и выразить ей свое мнение о литературных достоинствах сочинения. Она пришла так издалека и с такими надеждами! Ну, разве этого не было?
Я чувствовал себя настоящей собакой и чувствовал это всякий раз, как вспоминал об этом факте. Я сильно покраснел и сказал:
Послушай, разве у тебя нет собственного дела, что ты занимаешься делами других людей? Девушка рассказала тебе это?
Нужды нет до того, рассказала она, или нет. Главное дело в том, что ты совершил этот низкий поступок. И после тебе было стыдно. Ага, тебе стыдно и теперь!
В 1274 году на соборе в Лионе византийский император Михаил VIII Палеолог, для того чтобы укрепить свое шаткое военно-политическое положение, заключил унию с Ватиканом. Его православные подданные, особенно монашествующие, отрицательно восприняли этот шаг. В 1276 году латиняне высадились на Святой Горе Афон, чтобы огнем и мечем принудить святогорских монахов к унии. В это время один отшельник монастыря Зограф, читавший акафист перед чудотворной иконой Божией Матери «Акафистная», вдруг услышал чудный глас: «Старче, скажи игумену, что идут злые люди, враги Моего Сына и Мои враги . Пусть в монастыре останутся только те, кто твердо может сохранить веру » . Старец поспешил в Зограф и предупредил игумена и братию. Многие монахи воспользовались предупреждением и скрылись, а наиболее сильные духом в числе двадцати шести остались и приняли мученическую смерть за Христа от еретиков папистов . Память 26-ти Зографских мучеников Церковь отмечает 11 октября.
В этой истории обращают на себя внимание слова Пресвятой Богородицы о католиках – «враги Моего Сына и Мои враги». Нам, сегодняшним христианам, не следует забывать их, особенно теперь, когда некоторые православные (?!) иерархи призывают к объединению с папистами.
Так, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности выступая в конце ноября 2013 года в Варшаве на конференции «Будущее христианства в Европе: роль Церквей и народов Польши и России», заявил: «Сегодня в результате политических и социальных перемен, произошедших в конце XX века, наши Церкви получили возможность свободно исповедовать Христианство. И хотя мы не можем объединиться в Таинствах, мы можем объединиться в добрых делах».
Но какие добрые дела могут быть у врагов Господа и Его Пречистой Матери? И как мы можем с ними объединяться? Если мы объединимся с врагами Божиими, то тем самым отделимся от Бога и сами станем Его врагами. Тут явно ошибочное, необдуманное высказывание. С врагами Божиими никакое объединение невозможно, а следовательно и недопустимо!
Папизм с самого начала своего возникновения в 1054 году однозначно оценивался Церковью Христовой как ересь. Как еретики паписты были преданы анафеме на Поместных Соборах 1054 года при Святейших Патриархах Константинопольских Михаиле Керулларии и Григории II (1283-1289), при императорах Алексии, Иоанне, Мануиле Комниных (XI-XII вв.), а также на Поместных Соборах Русской и Молдовлахийской Церквей. Их лжеучение было осуждено Константинопольскими Соборами 1341 и 1351 годов, после чего соборные постановления утвердили и одобрили все Поместные Церкви. Например, они были приняты Русской Православной Церковью, возглавляемой святителем Алексием, митрополитом Московским. С той поры в день Торжества Православия возглашалась анафема латинствующим лжеучителям, отметающим благодать Божию.
Еретиками папистов единогласно признавали и Святые Отцы, как древние, так и новые. «Множеством ересей своих они (латиняне)всю землю обезчестили, — писал один из основателей русского монашества преподобный Феодосии Печерский (IX в.). — Нет жизни вечной в вере латинской».
А вот свидетельство святителя Марка Ефесского (XV в.): «Мы отторгли от себя латинян не по какой иной причине, кроме той, что они еретики. Поэтому совершенно неправильно объединяться с ними».
Святой Отец XVI века преподобный Максим Грек писал: «Я в своих сочинениях обличаю всякую латинскую ересь и всякую хулу иудейскую и языческую».
Возобновитель русского старчества преподобный Паисий (Величковский) (XVIII в.) говорил о папизме, что оно «пало в бездну ересей и заблуждений и лежит в них без всякой надежды восстания».
Отец современного монашества святитель Игнатий (Брянчанинов), живший в XIX веке, учил: «Папизм - так называется ересь, объявшая Запад, от которой произошли, как от древа ветви, различные протестантские учения. Папизм присваивает папе свойства Христа и тем отвергает Христа. Некоторые западные писатели почти явно произнесли это отречение, сказав, что гораздо менее грех - отречение от Христа, нежели отречение от папы. Папа есть идол папистов, он - божество их. По причине этого ужасного заблуждения благодать Божия отступила от папистов, они преданы самим себе и сатане - изобретателю и отцу всех ересей, в числе прочих и папизма».
Младший современник святителя преподобный Амвросий Оптинский также говорил о папизме, как о ереси: «Православная Восточная Церковь от времен апостольских и доселе соблюдает неизменными и неповрежденными от нововведений как учение евангельское и апостольское, так и предание святых отцов и постановления Вселенских Соборов. Римская же церковь давно уклонилась в ересь и нововведение».
Живший в конце XIX — начале XXвека святой праведный Иоанн Кронштадтский свидетельствовал: «Папы вообразили себя главами Церкви и основанием ее и даже наместниками Христовыми, что нелепо и ни с чем не сообразно. А отсюда все кичение римских пап и их давнишняя претензия на главенство и самовольное управление всею Вселенской Церковью. Ну, уж и натворили папы в своей папской церкви разных фокусов, разных ложных догматов, ведущих к фальши и в вере, и в жизни. Это вполне еретическая церковь».
Таким образом, мы наблюдаем согласие Отцов по данному вопросу, что является гласом Духа Святаго, живущего в них.
Однако находятся иерархи, называющие себя православными, но дерзающие противиться Духу Святому и Церкви Христовой. По свидетельству некоторых «деятелей» после второго Ватиканского собора произошли серьезные сдвиги в отношениях между православными и католиками как на общеправославном уровне, так и в двусторонних отношениях. В 60-70-е годы были начаты собеседования с целью подготовки полномасштабного богословского диалога между православными и католиками. Официально такой диалог был открыт в 1980 году, и ведется он до сих пор. «Само вступление православных в диалог означал мораторий на использование термина «ересь», «еретик» в отношении Католической Церкви, − отметил деятель – Мы взаимно отказались от классификации друг друга в качестве еретиков».
Таким образом, некоторые лица отказались от святоотеческого термина «ересь» в отношении папизма, чем поставили себя в ряд противников Духа Святаго и Церкви Божией. Это ошибочное учение является их частным мнением, не имеющим ничего общего с православным учением о ереси папизма.
ОДНАЖДЫ Суворов вызвал офицера, который отличался излишней болтливостью. Закрыв двери на замок, Суворов, под видом величайшего секрета, сказал офицеру: «У вас есть злейший враг, который на каждом шагу вам пакостит...» Встревоженный известием фельдмаршала, офицер начал быстро перечислять своих врагов. Он называл их имена, но Суворов махал руками: «Не тот, вовсе не тот».
Затем Суворов на цыпочках подошел к окну и дверям, как бы проверяя, не подслушивают ли их, и шепнул офицеру: «Высунь язык!» Офицер повиновался. Тогда Суворов, указывая пальцем на его язык, сказал: «Вот он! Вот он! Вот кто твой злейший враг!»
Язык - действительно, наш злейший враг. И не чужой язык, а наш собственный.
Много великих грехов порождает язык oт неправильного пользования им.
«Язык - огонь», - пишет aп. Иаков (3:6). Огонь - великая сила. Как пожар начинается со спички или искры, так и язык, попав под власть дьявола, выходит из повиновения человеческого разума, творит злое дело, становится инструментом темных сил.
Язык может молиться или проклинать, благодарить Бога или богохульствовать; может выражать радость, любовь, благодарность или презрение, ненависть, клевету. Вот почему ап. Иаков советует христианам учиться управлять языком, обуздывать его, как ездок обуздывает непокорную лошадь.
Необдуманные, невзвешенные слова, вырвавшись наружу, не раз приносили горести и мне.
Мне часто приходится быть свидетелем пустых, совершенно бесполезных разговоров. Слушаешь и думаешь: а что если предложить этим людям помолиться или прочесть главу из Писания? Вероятно скажут: «У нас нет времени»...
Друзья, бойтесь, как огня, как наводнения, как чумы, праздного языка. Мы много согрешаем языком. Этой болезнью особенно страдает русская эмиграция. Бойтесь злоречия, как атомной войны. Не принимайте всякий слух за чистую монету. Слухи надо проверять, прежде чем поверить. А лучше всего - отсеивать всякие слухи. Не только за неправильное суждение о человеке, но «за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься», - сказал Христос (Мф. 12:36,37). Вот основание быть осторожными в разговорах с людьми.
Господь сказал: «Лживые уста ненавижу». С этим злом надо бороться. «Лжецы... Царствия Божьего не наследуют». Так учит Писание.
И еще одно: «Не произноси имени Господа Бога твоего напрасно», - гласит заповедь Божья. Сколько раз в день христиане нарушают эту заповедь! В последнее время этот грех особенно прививается к американцам. Великое, святое имя Господа Иисуса Христа миллионы людей повторяют не там, где нужно. Как-то я говорил на работе с мексиканцем. (На его шее крестик). Он, ударив молотком по пальцу, подскочил, как ужаленный, и вскрикнул: «О, Чизас Крайст!..» Я указал ему на заповедь Божию. Он ответил: «Это наша привычка». Удивительно, чем заняты ксендзы, если их паства не знает, что произносить имя Господне всуе - великий грех.
Язык нужно подчинить воле, а волю - Христу, и тогда язык будет на служении благородным, святым целям. Он будет утешать, радовать, благодарить, а не проклинать.
Я не боюсь признаться вслух,
Я говорю не за соседа:
Язык - мой враг,
Язык - мой друг!
И языком владеть - победа.
Н. Водневский